Свет... он проникает везде!
Прогулка по городу
Автор: vesper veil
Фэндом: Adam Lambert, Tommy Joe Ratliff (кроссовер)
Основные персонажи: Томми Джо Рэтлифф , Адам Ламберт
Пэйринг или персонажи: Адам/Томми
Рейтинг: NC-17
Жанры: Слэш (яой), Романтика, Юмор, Флафф, Драма, Мистика, Hurt/comfort
Предупреждения: Нецензурная лексика
Размер: планируется Миди
Статус: закончен
Описание: Париж. Конец 19 века. Весна. Нечаянная встреча на улицах города любви и романтики - встреча, которая станет нечто большим, чем "еще одной историей любви".
Части 1-3 здесь: читать дальшеvesperveil.diary.ru/p202833928.htm
Части 4-6 здесь читать дальшеvesperveil.diary.ru/p203672147.htm
Часть 7.
читать дальше
Дождь. Серого цвета стеной за окном. И так уже четвертый день. От него хочется спать, от него хочется печалиться и читать старые наивные книги о любви. А еще хочется закрыть глаза и вспоминать солнце. Парижское. Далекое.
Вот уже три недели, как сэр Томас вернулся в отцовский дом, как с приключениями, волнениями и спешкой добрался до Лондона, опоздав на встречу на несколько часов. К счастью, в тот день не только он попал в такую неудобную ситуацию, но и один их основных держателей акций их компании. Без него никак невозможно было проводить собрание, поэтому сэр Рон Рэтлифф предложил всем дождаться обоих задержавшихся в лучшем ресторане города.
Таким образом когда юный Томас, наконец, прибыл к конторе, то был встречен вполне благодушно - сытые и разморенные господа все еще ждали опаздывающего сэра Рочестера, и даже отец Томаса лишь добродушно пожурил своего сына, но не более.
И вот наступили обычные будни для семьи Рэтлиффов. Ранние подъемы, чинные завтраки, отъезд мужчин в головную контору, переговоры, встречи, обеды, звонки. В принципе, дело их процветало и было поставлено на широкую ногу - оба, и отец и сын, могли себе позволить не пропадать целыми днями на работе. Брать пример с других богатых мануфактурщиков: появляться пару раз в конторе, чтобы проверить своих подчиненных, ну, либо вести особо важные переговоры, а в остальное время разъезжать по гостям, да ходить на новые театральные постановки. Такой привольной и расслабленной жизнью жили многие богатые дома, но обоих Рэтлиффов подобная праздность вовсе не привлекала.
Мистер Рон за долгие годы подъемы собственной компании привык к бодрому режиму. Он, по секрету, даже не любил воскресенья, когда целый день не знал куда себя деть. Частенько его скука выливалась в бурную деятельность по переустройству сада или по перестановкам в обоих гостинных. Он не жалел средств на свой большой дом, совершенствуя убранство и привозя какие-нибудь новомодные штучки. Также не жалел он денег и на свою семью. Заказывал одежду для жены, дочери и сына у лучших портных города. Выписывал для дочери каталог английской моды, желая, чтобы девушка блистала в лучших салонах города и, разумеется, нашла себе блестящего жениха. За судьбу сына он уже не волновался - мальчик вырос умным, послушным, скромным и красивым. И девушку нашел себе под стать. Единственное, что в последнее время печалило сэра Рона, так это то, что сын проводил слишком много для его юного возраста на работе, и уделял милой Мэриель непозволительно мало времени.
А еще внимательного отца тревожило странное настроение юного сына. Это "странное настроение" появилось у его любимого мальчика совсем недавно. А именно - после возвращения из парижской деловой поездки.
Неоднократно сэр Рон наблюдал, как сын на какой-нибудь важной встрече словно исчезал из разговора - смотрел отсутствующим взглядом перед собой, сведя красивые тонкие брови у переносицы. Или мог вдруг ни с того ни с сего заявиться домой безобразно пьяным: буркнуть, что "веселился с друзьями", и больше не отвечать на вопросы. Кстати, Рэтлифф-старший никак не мог повстречаться с этими самыми мифическими "друзьями". Сын уезжал один и возвращался один - это было странно для мистера Рона, который всю жизнь продружил с двумя соседями-одногодками.
Однажды он видел, как его милый, нежный, белокурый мальчик стоял в саду - там, где непролазные заросли боярышника - и курил! Причем, курил не тонкие модные сигареты, а настоящую трубку! Тогда мистер Рэтлифф-старший еле усидел в своем кабинете, чтобы не отправиться тотчас же туда и не надрать распустившемуся юнцу уши. Но с минуту поразмыслив, мудрый глава семейства решил, что его сын и так пример всем другим в его возрасте и, в конце концов, имеет право вкусить некоторых неблагонравных вещей, просто даже ради опыта.
Однако через пару дней после этого смиренного вывода сэр Рон стал свидетелем еще более неожиданного поступка сына.
В тот день они направлялись в гости к семье мисс Мэриель. Было решено выехать чуть пораньше, чтобы завернуть в центр города и приобрести подарок для юной невесты. Сэр Томас слишком долго ее не навещал, и сегодня должен был быть особенно внимателен к ней.
И вот они, купив изящную шляпку, которая по мнению матери Томаса восхитительно подчеркнет синие глаза девушки, вышли из мастерской мисс Верлен. Успели сделать несколько шагов по направлению к автомобилю-такси.
Вдруг их юный сын, издав полузадушенный возглас "Он! Это он!" и уронив подарочную коробку на мостовую, совершенно неприлично бросился бежать через всю площадь. Мистер и миссис Рэтлиффы так и застыли на месте, не зная что и думать: в конце концов, увидеть какого-то своего друга это очень приятно, но зачем же так кричать и бежать со всех ног, толкая прохожих? Однако, как оказалось, это еще было не самое удивительное.
Они терпеливо поджидали сына посреди площади. И он, наконец, пришел.
Миссис Рэтлифф на секунду стало нехорошо, когда она взглянула на ссутулившегося Томаса. Еще ни разу в жизни она не видела у него такого лица - бледного, невыразимо печального, с потускневшими глазами. Юноша казался сильно старше, и у матери вдруг защемило сердце. Она расслышала его тоскливую просьбу о возможности прогуляться в одиночестве, потом слушала возмущенный выговор отца о том, что их ждут гости, и все прогулки откладываются до прибытия на место. Слушала совершенно мертвый голос Томаса: "Хорошо. Как скажешь, отец." И вдруг догадалась...
"Кого ты искал?" - спросила миссис Рэтлифф у сына.
"Неважно. Мне просто показалось." - был ответ.
И наверное, об этом происшествии оба, и миссис, и мистер Рэтлифф, забыли бы, если бы в тот день встреча будущих жениха и невесты прошла удачно. Но, к сожалению, такого не случилось. Юный сэр Томас уделял своей невесте не больше внимания, чем каждому за столом. А он был сегодня необычайно неразговорчив. В итоге, в завершение вечера юный Томас сидел в одном углу, грустный и молчаливый, а хорошенькая до головокружения мисс Мэриель с то и дело красневшими глазами сидела в другом углу и, из последних сил пытаясь сохранить капли достоинства, делала вид, что болтает с двоюродной сестрой и вовсе не скучает.
Домой семья Рэтлиффов вернулась далеко за полночь. Томас моментально исчез в своей комнате, тогда как мистер Рэтлифф оставался некоторое время в гостинной. Сидел, устало подперев голову рукой, и ждал, когда подадут чай.
- Ты заметил? С ним что-то происходит.
Голос миссис Рэтлифф заставил седого джентльмена поднять голову. Жена уже переоделась в домашнее платье, однако, не ложилась. Подошла к мистеру Рону и опустилась в кресло напротив.
- Рон, милый. Мне почему-то страшно.
Сэр Рон улыбнулся, пытаясь обратить все в шутку:
- Да брось. Почему вы, женщины, такие странные? Чуть что - боитесь.
- Да, боюсь. Боюсь того, чего не знаю. Боюсь того, что происходит в голове моего мальчика. А ты не боишься этих изменений?
Сэр Рон потянулся и взял жену за руку. Ободряюще подмигнул:
- Дорогая, это нормально. Он взрослеет, становится мужчиной. И конечно становится более замкнутым.
- А по мне, он грустнеет день ото дня, и становится все несчастнее.
- Ерунду ты говоришь! Если ты насчет сегодня, то...
- Нет, Рон. Не только насчет сегодня. С ним что-то творится, и я не поверю, что ты ни разу не заметил за ним странностей.
- Ну, было пару раз. Но я думаю, это просто желание нового опыта и попытки попробовать новое. Это нестрашно. Все молодые через это проходят. И я верю, что милая Мэриель своим теплом и радушием заставит Томаса позабыть о всех этих поисках. О всех этих его пьяницах-друзьях. И...
Миссис Рэтлифф как-то странно посмотрела на мужа. А потом вдруг мягко качнула головой.
- Боюсь, дорогой, мы видим с тобой разные вещи. И я вижу следующее - твой сын влюблен. Влюблен сильно, и не в Мэриел. Он страдает, а это значит, любовь его несчастливая. И только мы в силах ему помочь!
Заявление жены произвело на сэра Рэтлиффа ошеломляющее впечатление. Он сжал ее руку сильнее и внимательно вгляделся в усталое милое лицо:
- Ты так считаешь? Ты уверена?
Миссис Рэтлифф задумчиво кивнула:
- Да. Я надеялась, что это пробудившееся телесное влечение к Мэриель так сбивает его с толку. Но после сегодняшнего их общения поняла, что нет. Есть кто-то еще. А бедняжка Мэриель сегодня стала жертвой этих чувств. Мне было так жаль ее.
- О, не напоминай мне об этом! Я обязательно поговорю с Томасом. Пусть объясняется за свое неучтивое поведение с несчастной девушкой. Даже не уединился с ней ни разу! Расстроил ее и ее родителей. Завтра же поговорю с ним. Заодно и попробую узнать про эту, как ты говоришь, "влюбленность".
Миссис Рэтлифф нахмурилась и почти без промедления сообщила:
- Нет. Ты не будешь говорить с ним - он вряд ли тебе откроется. Буду говорить я.
И вот дождь...
Уже который день льет, словно небеса сошли с ума. Пелена за окном дымчато-серая, влажность такая, что декоративный виноградник тоже сошел с ума и решил, что он в теплом тропическом климате - полз по стене дома, цеплялся за малейшие выступы кладки, за наличники окон, за завитки балконов. Занавесил всю южную стену дома.
Томасу нравилась эта минорная погода - этот постоянный полумрак, этот размеренный стук капель за окном. Чуть спокойнее становилось на душе, чуть меньше хотелось куда-то бежать, чего-искать. Кого-то.
И сейчас он сидел, укутавшись с ногами в шерстяной плед, и задумчиво смотрел в залитое дождем окно. В тонких пальцах был зажат томик с рассказами, но мыслями молодой человек был вовсе не с героями Уайльда.
Когда вошла мама, такая уютная и симпатичная, в домашнем теплом платье и с чаем на подносе, юный Томас порывисто скинул с ног плед, намереваясь помочь. Но был тут же остановлен ласковым:
- Сиди. Я еще молодая, не развалюсь, донеся поднос от кухни до твоей комнаты. И вообще, могу я тебя побаловать?
Она улыбалась, расставляя чашки на столике, и Томас невольно улыбался в ответ. Все же мама - потрясающая красавица, несмотря на свой возраст.
Решил подыграть ей:
- Побаловать разрешаю. Надеюсь, ма, ты принесла чего-нибудь вкусненького к чаю?
Встретились кареглазыми взглядами и почти одновременно рассмеялись. Мама аккуратно налила им по чашке, подняла свою, обхватив ее пальцами. И забыла отпить - смотрела на белокурого растрепанного сына, не спеша потягивающего чай. Смотрела внимательно, и ее лицо светилось нежностью и легким удивлением:
- Ты изменился, Томас. Сильно, безвозвратно. А я даже не заметила.
Юноша оторвался от чашки, взглянул прямо в светящиеся ласкою и почему-то печалью глаза мамы.
- Ты стал совсем взрослым, мой мальчик. Мой маленький, нежный, ласковый мальчик... И когда ты успел превратиться в мужчину? Я и не заметила.
Сердце Томаса сжалось от слез, блеснувших на глазах матери. Он отставил чашку в сторону и придвинулся к ней ближе. Успокаивающе зашептал:
- Да, мама. Я и вправду уже другой. Но это не значит, что тебе надо печалиться!
И тут миссис Рэтлифф произнесла решающее:
- Печалюсь я не из-за того, что ты стал взрослым мужчиной, самостоятельным и решительным. Так должно быть. А от того, что теперь ты неуклонно отдаляешься от меня. Закрываешься. Я больше не могу читать тебя, как открытую книгу. И мне безумно печально от этой мысли.
Она ласково погладила Томаса по щеке, замечая со страхом и радостью, как загорелись его глаза. Этот огонь был незнакомым и даже мятежным, и миссис Рэтлифф неожиданно поняла - она боится того, что сейчас услышит.
- А ты хочешь меня "читать" как раньше?
- Да, дорогой. Но не из любопытства и прихоти, а из желания тебе помочь. Я вижу, ты страдаешь, и мне кажется, я смогу...
- Мне никто не в силах помочь, мама. Лишь один человек может, но он даже не догадывается о моих страданиях.
- Боже, дорогой, но кто причинил тебе такую боль? Надеюсь, это не Мэриель?
- Нет, ма. Это, конечно, не Мэриель. Это... другой человек. Думаю, этот человек уже решил забыть о моем существовании. А я вот тут скулю и плачусь, как последний дрянной актеришка из драмы!
Теперь миссис Рэтлифф по-настоящему испугалась. Все в ее сыне, начиная от жесткого тона, блеска темных глаз, манеры разговора, трагично опущенных уголков губ - все это казалось ей непонятным, чужим. Но она должна была пойти до конца, поэтому как можно спокойнее попросила:
- Прошу, расскажи мне все, сынок.
Томас из последних сил попытался унять дрожь губ и пальцев. Отпил из чашки, совершенно не ощущая вкус чая. Откинул прядь белых волос с лица и даже попытался улыбнуться. Но тут мама ласково коснулась его щеки и... Словно прорвав крепкую, давнюю, раздражающую плотину, полились из него слова, мысли, чувства. И не было страха.
- Мама, я никогда не думал, что можно встретить человека и понять за считанные минуты, что ты, наверное, никогда не сможешь с ним расстаться. Нет, конечно я смог. Я даже по глупости решил, что так будет лучше для всех. Проще. Вот только я не ожидал, что этот самый человек поселится в моей душе, в моих глазах, в моей голове и будет продолжать разговаривать со мной, смотреть на меня, смеяться своим звонким голосом, точно он тут, рядом, и мы не разделены тысячами километров...
Мама, я всегда делал так, как подсказывал мне ум и чувство воспитания. Я считал, что только поступая "правильно" можно прожить достойную жизнь. Достойную моего отца и его имени. И повстречав этого человека, я решил, что все же "правильно" будет пойти своим путем. Мы слишком... слишком разную прожили жизнь. Мы слишком непохожи, может, слишком робки. И поступил "правильно".
Мама... Я ошибся.
Я вижу его везде. Когда ложусь спать и закрываю глаза, я вижу его лицо, склоненное надо мной. Когда я просыпаюсь - слышу его тихий голос, желающий мне доброго утра. Когда сижу на деловой встрече, слышу его звонкий окрик, вызывающий меня на улицу. Иногда я подхожу и смотрю из окна на прохожих, и грущу, потому что не нахожу его, сумасшедшего и распугивающего голубей.
Я знаю его всего один день. И точно целую жизнь. Мама, я скучаю по нему и отчего-то уверен, что и он скучает по мне. Откуда-то я знаю, что разбил ему сердце, выбрав дорогу домой вместо дороги рука об руку с ним. Он видится мне везде. Помнишь сегодня? Площадь? Мне показалось, в толпе мелькнули рыжие волосы. У него, мама, они совершенно рыжие! Чудесные! И я побежал. Точнее, ноги сами понесли. Но это был не он. Я хотел исчезнуть с сегодняшнего вечера у Мэриель и исчез - думал о нем, далеком, вспоминал нашу прогулку по городу.
Мама, мамочка... Мне снятся сны. В них мы ласкаем друг друга, целуем, шепчем слова признания. В снах я смотрю в его синие искристые глаза, и он обещает, что все будет хорошо. Что мы будем вместе, обязательно.
Когда-нибудь.
И знаешь, я ему верю. Как можно не поверить, слушая его? Ах, да, я не рассказал тебе? Когда он звал, я не поверил. Смешно... А теперь верю в сны.
Замолчал. Несколько долгих минут сидел, раздумывая над тем, как бесполезны и смешны его признания в пустоту.
Тишину прервал севший голос миссис Рэтлифф:
- Ты больше ни разу не видел... его?
Томас лишь мотнул головой:
- Нет. Я не знаю ничего о нем - ни фамилии, ни адреса, ни... Хотя, нет, знаю! Знаю место, где он бывает и что очень дружен с хозяином того заведения. Но месье Курве отказался сообщать его адрес.
Миссис Рэтлифф с минуту смотрела на прячущего глаза сына, а потом решилась. Достаточно твердой рукой приподняла его голову за подбородок и заставила смотреть на себя.
- Бывает так, сынок, что кому-то в этой жизни дается все - и богатство, и ум, и здоровье, и красота, и любовь. А бывает, что лишь половина из этого. Но человек должен быть доволен и этой половиной - в противном случае, бог может лишить всего. Ты умный, красивый, здоровый, успешный. У тебя есть все для счастья. Но не любовь. Мне жаль, что твое сердце выбрало юношу, а не девушку. Но в то же время я счастлива, что ты наделен такой свободой ума и души. Однако, те кто любит тебя, те кто был все эти годы рядом, вряд ли обладают такой же свободой. Я не обладаю. А отец твой... Он умрет, если узнает о том юноше.
Миссис Рэтлифф неожиданно поняла, что сказать то, что она собирается сказать, будет непросто - сын смотрел так, словно ему выносили приговор о смертной казне. Но долг жены и матери, такой, каким она его видела, заставили продолжать:
- Томас, прошу, умоляю, не говори отцу. Никому не говори! Это... это твое чувство должно остаться только с тобой. Этот твой рыжеволосый должен жить только в твоей памяти. Если хочешь, я даже упрошу Рона отпустить тебя на день-другой, чтобы ты простился с этим юношей. Но обещай, что вернешься! Обещай, что женишься на Мэриель и забудешь тот день в Париже!
Сердце Томаса забилось где-то в горле, перед глазами вдруг вспыхнуло и пропало яркое видение - он, в кругу семьи, рядом красавица Мэриель и их общие дети. Большой дом, огромный сад... Жизнь в достатке и спокойствии. И он сам, иногда раз в несколько месяцев уединяющийся в тенистой прохладе сада, чтобы вспомнить прогулку по далекому весеннему городу. Прогулку, которая показала, какой мимолетной и вечной бывает любовь.
- Хорошо, я согласен, мама. Я хочу поехать на два дня в Париж. Через две недели, как только подпишем соглашение с подрядной компанией, я освобожусь. И сразу уеду. Но даю слово, что вернусь.
Часть 8. Заключительная.
читать дальше
Сэр Томас плохо помнил, как добирался до места назначения. Дорога из Лондона в Париж промелькнула точно в тумане, хотя длилась несколько томительных часов. Он пару раз вполне серьезно думал о том, чтобы повернуть назад, не усложнять им обоим жизни. Он думал о них, замерев у окна трясущегося поезда. Он думал о них, бродя точно привидение по палубе величественного парома. Он замирал с чашкой кофе, смотрел сквозь людей, грустил над остывающей тарелкой с яичницей и не знал, зачем он все это затеял.
Что он скажет Адаму, когда его увидит? Что скучает по нему до слез, но никогда не осмелиться жить свободно, как тот живет? Зачем это Адаму? Вряд ли ему нужен подобный ответ. Да и разве ему не будет лучше без такой вот обузы как он, Томас? Он же не сможет приспособиться к тому миру, в котором рыжий возлюбленный чувствует себя, как рыба в воде! Чем он, Томас, будет заниматься в Париже без связей отца? Сможет ли влиться в компанию Адама и не стать предметом шуток и взглядов искоса? Как переживет отец, узнав о таком выборе сына? Нет. Отцу лучше вообще не знать. Может сказать, что он влюбился в другую девушку, и...
Кусал губы, стыдясь таких своих трусливых мыслей. Нельзя так. Ни папа, ни Адам не заслуживают лжи. Уж если рубить, так с плеча. Пусть отец от него откажется - Томми не сомневался, что так и будет - пусть семья невесты ославит его на всю Англию, пусть имя Рэтлиффов, древнейшее в Англии и всегда произносимое с уважением, будет вывалено в грязи, но он не станет лицемерить и прятаться. Такой как Адам никогда не примет это.
Стоило сэру Томасу подумать о рыжем друге, как сердце сладко замерло в груди, а потом затрепыхалось, предчувствуя встречу. Томас даже глаза прикрыл, представляя как кинется, распахнув руки, к Адаму. Как повиснет на крепких ладных плечах, как заглянет в синие блестящие глаза. А потом спуститься взглядом на прихотливо изогнутые, невинно-веснушчатые губы и потянется за поцелуем...
Какой страх? Какие жертвы? А что если это и есть та самая "многоликая любовь", о которой он читал в исторической литературе? Обликами которой наслаждался в поэзии? О которой много раздумывал, мечтал о ней, хотел свершать великие дела ради нее? Могучие короли сверхдержав под покровом ночи, рискуя жизнью, спешили к своим возлюбленным. Брали целые страны войной, чтобы положить дары к ногам тех, о ком ночами кричала плоть. Античные герои спускались в ад, поднимались на небеса, пересекали весь белый свет, чтобы коснуться тех губ, о которых грезили. Да, все эти истории не всегда имели хороший конец, но... Жизнь тоже кончается смертью, однако это не мешает мечтать о счастье и удовольствии.
И Томас спешил через весь город. Торопил водителя такси-автомобиля. В некотором замешательстве искал улицу, где находилось кафе месье Курве. Почему-то юному англичанину казалось, именно оттуда стоит начать поиски Адама. Что-то вроде интуиции вело его, и когда день перевалил за половину, сэр Томас робко ступил на порог "Рассеянного света".
Сердце прыгнуло куда-то к горлу, а во рту стало как в пересохшем колодце. Он судорожно разглядывал немногочисленных посетителей, отчаянно ища золотистую гриву волос. Выдохнул только когда не нашел таковую и на дрожащих коленях направился к барной стойке.
Мистер Жан если и удивился неожиданному английскому гостю, то не подал виду. Приветливо улыбнулся слишком бледному юноше, судорожно жмущему неизменную шляпу в руках, и любезно предложил столик.
Томас был так растерян, что зачем-то согласился. Последовал за хозяином, сел туда, куда проводили, уставился невидящим взглядом в меню. Он никак не ожидал, что будет так сложно - в мечтах его он запросто интересовался у месье Жана адресом Адама и уходил, точно крыльями несомый. А в реальности даже не смог рта открыть - представлял, что наверняка подумает о нем Курве. " Приехал из другой страны за добавкой. Принесся собачкой, желая еще французской любви!". Юноша даже неприлично ругнулся на самого себя за странные мысли и непреодолимую робость. Отложил меню и приготовился сорваться с места, как неожиданно перед ним возник месье Жан.
- Что изволите, сэр? Время обеда. Есть фирменные супы, а также потрясающий жульен. Еще имеется...
- Благодарю, месье Жан. Но я пришел не обедать. Я хотел бы увидеть... Адама.
Голос на имени возлюбленном предательски дрогнул, и Томас сжал покрепче кулаки, точно это могло помочь удержать самообладание. Заглянул своими большими глазами в добрые глаза месье Жана, и грустно улыбнулся:
- Вот видите... Я ушел тогда, а теперь снова здесь. Он оставил меня в тот день, не дав шанса рассказать о моих чувствах, мыслях. Это было несколько жестоко с его стороны. И теперь я все же хочу поговорить с ним! Помогите мне, месье Курве! Вы же знаете, где он?
Достойный хозяин несколько томительных секунд молча разглядывал своего непростого гостя, точно раздумывая, помочь или прогнать. Но сэр Томас вовсе не обижался - он сразу понял, что Курве точно отец Адаму, и будет до последнего действовать в его интересах.
- Томми, вы уверены, что вам есть, что сказать Эди? Вы уверены, что поведаете ему то, что он хочет услышать? Поскольку в противном случае я просто не стану помогать вам, уж простите!
Внутри юноши все сжалось от странного коктейля эмоций. Курве назвал его так, как называл только Адам, а значит художник говорил о нем с месье Жаном! Не забыл. Думал о нем. Вспоминал... Но омрачало радость то, что Томас в самом деле так и не решил, что же он хочет от этой встречи? Какое решение он озвучит художнику? Им двигало безумное желание видеть рыжего юношу, коснуться его, поцеловать, услышать его смех, его мелодичный голос. Ему хотелось прижаться к широкой и сильной груди, и больше ни о чем не думать. Безумный, безрассудный, эгоистичный план настоящего глупца, потерявшего голову от самого беспощадного чувства на земле. От любви.
- Томми, вы поймите. Я люблю Адама как сына, знаю о нем много больше, чем вы. Он может казаться легкомысленным и непробиваемым, но он творческий человек! Он раним и впечатлителен, и его влюбленность напоминает ураган. Он забирает и владеет безраздельно, но и сам слепо отдается в безграничное владение. Ему нужно все без остатка, но и его щедрость не знает границ. Готовы ли вы быть рядом с таким человеком? Не испугаетесь ли вы силы его чувств? Я не хочу, чтобы его сердце снова было разбито.
Сэр Томас слушал и не слышал. Перед его глазами уже происходила их встреча - с объятием, как он видел, со сладким поцелуем. Он понял, что месье Жан знает, где Адам, и сейчас от нетерпения волновался и пропускал мимо ушей слова мудрого хозяина.
Взмолился, не в силах терпеть:
- Прошу, месье Жан! Он же говорил обо мне, так? Значит, он тоже хочет меня видеть. Прошу, не препятствуйте! Приведите его или скажите мне адрес. Мне нужно увидеть его!
Глаза хозяина странно блеснули, а уголки губ грустно опустились. Он вдруг строго посмотрел из-под густых бровей и неожиданно отчитал юного аристократа:
- Да. Он безусловно хотел вас видеть. Только о вас и говорил! А еще... В тот день, когда вы сбежали отсюда, даже не попытавшись хоть что-то предпринять для вашей встречи, он сидел вон за тем столиком, за углом. И все слышал. А потом плакал, упрекая самого себя, что дал вам свободу выбора. Пил с неделю свой обожаемый абсент и плакал, а я нянчился с ним, как с ребенком, заставлял есть и спать. Я не хочу видеть его таким снова. Так что, мистер Рэтлифф, либо сделайте правильный выбор на этот раз, либо уходите сейчас же.
Замолчал. Сурово смотрел на юношу, обреченно догадываясь, что тот не уйдет.
Белокурый господин упрямо вскинул голову и с вызовом бросил:
- Так вы позовете его? Или мне самому весь город перерыть?
* * * * * *
Когда Адам возник на пороге комнаты, большой и полупустой, любезно предоставленной месье Жаном, Томас вдруг обнаружил, что не может и с места сдвинуться. Идиллия с жаркими радостными объятиями рассеялась и осталась действительность, в которой они стояли в десятке шагов друг от друга и бесконечно долго не могли сделать первый шаг.
Томас не видел лица Адама в сгущающихся сумерках гостинной, но тот его, видимо, видел лучше. Поэтому спустя пару минут молчания тихо сообщил:
- Ты выглядишь неважно. Осунулся и побледнел. Нельзя так, Томми.
Томас с трудом сдерживал дрожь голоса, когда совершенно невпопад ответил:
- Прости, что я ушел тогда. Я совсем не думал, что делаю. Как дурак все спешил на ту проклятую встречу. А самую важную в своей жизни встречу прошляпил...
Адам, наконец, сделал неуверенный шаг с порога. Потом еще и еще. Остановился в паре шагов от англичанина, держа руки в карманах старых штанов. И Томас чуть не застонал в голос, когда заметил разительные изменения в любимом.
А Адам продолжал:
- И вообще ваш Лондон тоскливое место. Солнца мало, дождь без просвета. Неудивительно, что вы там сидите во всяких клубах, спуская от тоски денежки.
Томас не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Порывисто шагнул к Адаму, желая коснуться красного длинного рубца на ключице, но парижанин вдруг шарахнулся как от чумы, отошел к стене. Прислонился спиной, взглянул исподлобья, так и не вытащив рук их карманов.
Но Томас не собирался сдаваться. Встал перед художником, теперь уж наверняка отрезая ему путь к бегству. Кровь шумела в ушах, а голос сам по себе повысился, когда он задал следующий вопрос:
- Ты был в Лондоне? Когда?
Спокойный ответ, глядя глаза в глаза:
- С неделю назад. У тебя роскошный дом, Томми. И потрясающая семья.
Пол вдруг точно живой пополз из-под ног. Томас пошатнулся, взмахнув белой рукой, но Адам в раз подхватил. Поспешно привлек к себе, бережно прижал белокурую голову к плечу.
- Ну, ты что, хороший? Ты что так реагируешь! Не пугай меня, малыш. Я же не переживу, если с тобой что случиться.
Несколько секунд они так и стояли. Адам у стены, а Томми в его крепких объятиях. Сквозь тонюсенькую рубашку англичанин чувствовал жар кожи художника и никак не мог привести разбежавшиеся мысли в порядок.
Адам видел его дом. Видел его семью. Он поехал за ним в Лондон, тоскуя и надеясь на встречу. Он искал его в городе, а потом смотрел на его богатство и достаток. Видел важного аристократа-отца, роскошную сестру на выданье, их особняк, который видно издалека и которому почти уже сотня лет... И уехал, разбитый и потерявший надежду, так и не показавшись.
Томас ощутил, как закипают слезы на глазах от понимания, почему Адам так сделал. Прикусил губу, пытаясь не закричать от безысходности, отчего-то уже догадываясь, чем закончится их встреча.
- Маленький мой. Ну, не грусти! Посмотри на меня, поговори со мной.
Нежный шепот забирался под кожу. Рвал жилы, нервы, не давая нормально вздохнуть. Томасу казалось, что если он сейчас посмотрит в синие глаза, то рассыпется на месте на части. Упадет тысячами жалких осколков к ногам художника.
Но желание видеть это лицо, эти губы пересилило. Запрокинул голову.
Синие глаза влюбленно светились из-под пушистых рыжих ресниц. Золотые непослушные прядки висели на лице, и Томас протянул тонкие пальцы, по-свойски заправив их Адаму за ухо. А потом с содроганием опустил взгляд на свежей болезненный рубец на ключице.
- Кто это сделал?
Адам легкомысленно хмыкнул:
- Мои нетерпеливые кредиторы. Я задолжал им сумму, и они вот решили меня как картину разукрасить тростями. Не жалей меня, я сам виноват. Забыл, что время это нетерпеливый господин. Ему бы все и сразу.
Томас коснулся дрожащими пальцами покрасневшей кожицы у ранки. Провел по ключице, забираясь пальцами под ворот свободной рубашки. Он не хотел думать о том, что где-то на этом красивом теле есть еще такие красные полоски - от этого поднималась незнакомая удушающая ярость, хотелось все крушить, рвать голыми руками.
И сквозь этот шторм эмоций он вдруг услышал:
- Поцелуй меня...
Адам подставил свои красивые губы, опустил глаза, жмурясь от предвкушения точно огромный рыжий кот.
И англичанин задрожал от желания. Скользнул пальцами в густые волосы, притянул его голову к себе. Взглянул темными горящими глазами и ответил, нисколько не стесняясь своей откровенности:
- Если бы ты знал, как долго я мечтал об этом.
Соприкоснулись губами. Сначала нежно, бережно, ловя дыхание друг друга, вкус губ, подглядывая из-под ресниц. А потом сорвались. Пили друг друга, точно утомленные жаждой путники, сплетались языками, покусывали, крали воздух друг у друга до пятен перед глазами. Томас практически лежал на Адаме, прижав его к стене. Руки художника гуляли по телу белокурого юноши, сминая отутюженную рубашку, с трудом удерживаясь, чтобы не задрать ее.
Когда оторвались друг от друга, то задышали тяжело, точно после быстрого бега.
А потом сэра Томаса прорвало.
- Почему ты поступил как я? Я тогда тоже ушел, не зная что думать и делать. Ты дал мне свободу выбора, но... Я оказался не готов решать в считанные минуты! Понимаешь? А теперь ты сам так поступил! Был в Лондоне, видел меня и ничего не сделал. Почему? Почему не показался мне? Почему так же сбежал? Ты хоть знаешь, что я думал о тебе постоянно? Видел тебя везде? Как ты мог не показаться, черт?! Ты свободнее, смелее меня. Я думал, ты ничего не боишься!
Он даже не заметил, что уже кричит. Сжимал рубашку Адама в кулаках и несильно встряхивал его. А тот чему-то улыбался. Не вырывался, не оправдывался, а тихо улыбался, ожидая когда "иссякнет буря".
- Ну и что, что у меня такой дом! Ну и что, что я наследник отца? Мне все равно. Я брошу все это к твоим ногам! Я забуду свою фамилию, своих родителей. Я буду как ты, безродный и бездомный. Свободный от всего и всех. Ото всех, кроме тебя. Я хочу быть с тобой, Адам. Каждую минуту. Я ни от кого не терял так голову, как от тебя. Ты мне веришь? Не молчи. Скажи, что веришь!
Последние слова походили на мольбу, но Томасу уже было все равно. Он прижимался к крепкой груди, стараясь чувствовать теплое желанное тело. Он обхватил длинную стройную шею любимого и шептал ему в губы такие слова, которые никогда никому не осмелился бы сказать.
И Адам слушал. Глаза его странно блестели, а объятия, удерживающие белокурого господина на талию, постепенно слабели. И вскоре Томас перестал бушевать, умолк, понимая, что художник не хочет слушать его. Стоит и размеренно дышит, смотрит раненными глазами. И тогда в груди Томаса разлился страх.
Адам ласково провел по спутанным белым волосам. Потом скользнул длинными пальцами по скуле, задержался на подбородке. Долго смотрел на аккуратные розовые губы, а затем нежно поцеловал. Не дал углубить поцелуй, отвернул голову. Молчал некоторое время, глядя на сумеречный город за окном, а потом перевел уже успокоившиеся глаза на сэра Томаса.
- Я уезжаю,Томми. В Америку. Уплываю за новой жизнью, за новым счастьем в Новый Свет. Мне нельзя здесь оставаться по трем причинам. И я не останусь.
- Я поеду с то...
- Тсс...
Накрыл теплой ладонью губы Томаса. Улыбнулся почти без печали:
- Меня преследуют кредиторы и постоянная жажда абсента. Я чувствую, что стал зависим от "зеленого змея", как многие на Монмартре. Я бегу от них. Спасаюсь от своих недругов и друзей, которые не отпустят меня из своей компании, пока я не растеряю весь свой дар и не превращусь в вечно галлюцинирующее подобие человека. Бегу от нищеты и голода. Я бегу от погибели, Томми. Не знаю, что ждет меня в Новом свете - может, сгину там, а может преуспею. Но я буду законченной сволочью и эгоистом, если позволю разрушить тебе свою жизнь и бежать от того прекрасного и важного, что тебя ожидает.
- Ты не посмеешь меня оставить... Я могу дать тебе денег! И я не бегу ни от чего. Я пришел к тебе, чтобы...
- Попрощаться. Это очень правильно, я тоже хотел тебя видеть и мучился, что не коснусь тебя перед дальней разлукой!
- Адам, ты несешь чушь. Не будет никакой разлуки. Я не собираюсь возвращаться! У меня там нет ничего, без чего бы я не смог жить! А вот ты...
- Ты забудешь меня. Пройдет время, и забудешь, излечишься. А "там" тебя ждет достойный отец, чье дело ты будешь вести к процветанию, сестра, которой нужна добрая слава вашего имени, дом, в котором родятся твои дети, сад, где ты будешь гулять с любимыми охотничьими собаками. Там твое будущее, Томми! И в какой бы мере я "ничего не боялся", я никогда не осмелюсь лишить тебя такого будущего.
- Замолчи, глупец! Ты - мое будущее. Я хочу гулять рука об руку с тобой! Я не отпущу тебя никуда, ты слышишь?
Прижался теснее к Адаму, сжал объятия крепко-накрепко, так, что уже не могли различить, чье бьется сердце, чье дыхание, чья дрожь.
Казалось, время вдруг замерло, словно заинтересовавшись, что это за беседы ведутся о нем. Что могут знать обычные люди о времени, которое им выделено?
- Будущее... Кто знает, может мы когда и встретимся, малыш. Я говорил, что верю - ничего в мире не бывает просто так, все имеет свое значение. Тебе и цыгане это скажут. Кстати. Я принес тебе картину! Ты, наверное, уже и позабыл о ней. А я никак не мог с ней расстаться - все-таки единственное, что осталось мне от тебя. Но сегодня я отдаю ее тебе, она вон там, у стены. Только... прошу, не смотри сразу. Когда будешь дома посмотри, хорошо?
Томас машинально кивнул, впадая в нечто сродни трансу. Рука Адама, гладящая его волосы, успокаивала, усмиряла. И он старался дышать спокойнее, по-настоящему сходя с ума, но и понимая, что ничего не изменить.
- Пора прощаться, малыш...
Нежные небесные глаза исследовали худенькое лицо англичанина через непокорные упавшие пряди. Сильные руки расплелись и выпустили из объятий. Он улыбнулся чувственными губами и подмигнул, по-мальчишески задорно. Красивый... И уже ускользающий, точно призрак, спешащий к другой жизни. Замер на секунду на пороге, словно задумался о том, что забыл сказать. А потом зажурчал смехом:
- Забыл сказать. Ты очень смешной и важный, Томми, когда во фраке. Эдакая сорока с белой грудкой. И как тебя слушаются все эти мануфактурщики? Я зацеловал бы от умиления.
Подмигнул и шагнул с порога, мелькнув золотом волос.
Прощай...
Прощай.
И пусть тебя хранит моя любовь.
* * * * * *
Сегодня утро Томаса выдалось особенным.
То ли от того, что погода радовала теплым солнышком, то ли от того, что он, наконец, сподобился записаться в клуб по конному поло, но душа звенела в предвкушении чего-то необыкновенного и прекрасного. Он вылетел к завтраку, удивляя домашних своей бодростью и отличным настроением. Мама счастливо улыбалась, отвыкнув от такого сына, и с недоверием смотрела на его блестящие задором глаза. Отец тихо смеялся его шуткам, ощущая, что "камень с души свалился" - достойный джентльмен уже около двух месяцев места себе не находил, не понимая, что стряслось с его любимом активным сыном. Тот был таким вялым, неразговорчивым и мрачным, что перепугал все благополучное доселе семейство Рэтлиффов. Сэр Рэтлифф с женой тайком от Томаса думали даже обратиться к врачу, подозревая какую-нибудь болезнь.
И вот - счастье! Его мальчик возвращался к жизни. Возвращался к семье.
Они дружно позавтракали, а потом разошлись по делам. Был выходной, и поэтому "дела" у всех были приятными и необременительными. Томас собирался к обеду быть у Мэриель, и сейчас, пока осталось время, решил прогуляться по саду.
Шел, жмурясь от солнца, закатав рукава рубашки до локтей. Теплый ветер обдувал лицо, игрался с распушившимися волосами, залазил под ворот рубашки, приятно обдувал голени ног. Небо было пронзительно синим, а сад сочно изумрудным, и Томасу вдруг захотелось сделать то, что сделать раньше никак не решался.
Стремительно вернулся в дом. Пробежал через длинный прохладный коридор до своих покоев. Залез в огромный сундук с личными вещами и бережно достал увесистый сверток. Почувствовал как словно иголочками закололо пальцы, когда коснулся драгоценного и тщательно спрятанного подарка. Улыбнулся, предвкушая нечто чудесное. Ведь не зря Адам просил смотреть картину только после возвращения домой - знал, что Томас будет тосковать.
Неспешно направился обратно в сад.
Опустился на широкую скамью с витыми ножками и спинкой. Огляделся по сторонам. Его любимое место в саду: деревья образовывали нечто вроде грота, склоняясь верхушками, переплетаясь между собой, замертво сцепившись ветвями. Образовывали вечную тень и сохраняли прохладу даже в самый жаркий и душный день.
Томас удобно откинулся на спинку скамьи и положил свернутую в жгут картину себе на колени. Пару минут собирался с духом. А потом развернул. И ахнул. Удивленно распахнул глаза и даже слегка приоткрыл рот.
Что это, черт возьми? Что это значит, Адам?
Пораженно рассматривал виртуозную работу. Чувствовал, как сердце колотится, как улыбка растягивает губы из-за гордости за своего любимого. Только в его голове могло родиться такое непонятное чудо! Только он мог набраться смелости и нарисовать нечто из области снов.
Словно зная, что это еще не все, сэр Томас перевернул холст. И конечно, обнаружил послание от рыжего далекого возлюбленного. Прочитал его несколько раз, точно стараясь выучить наизусть. И снова взялся рассматривать творение Адама.
"Помнишь, я говорил, что цыгане научили меня гадать. Помнишь, я говорил, что сразу почувствовал, что должен остановить тебя. Помнишь, как ты следовал за мной, не опасаясь, не боясь, точно зная, что так и должно быть. Ничто не кончается в этом мире. Все имеет продолжение. Мне снятся иногда странные сны, и мы смотрим в них друг на друга. Смотри же на мое творение и знай - мы снова когда-нибудь встретимся. Твой Адам."
С холста на Томаса смотрел юноша с его чертами лица. Похожий невероятно, но и неуловимо чем-то отличающийся. Линии были нежные, изысканные, вся картина была точно пронизана светом. Воздушность, парение, безграничный талант и трепетность руки художника присутствовали тут.
У молодого человека на картине была странная стрижка - выбритые виски и очень длинная пушистая челка. Его одежда выглядела несколько непривычно, особенно массивные ботинки с невозможно толстой подошвой. Сидел, скрестив ноги по-турецки, а на коленях у него размещался струнный инструмент, похожий на гитару. Он был сосредоточен на игре и трогательно серьезен. К нему со спины прижимался другой молодой человек - было видно только его черноволосую голову, которая покоилась на плече музыканта. Покоилась расслабленно, доверчиво, слепо. Словно так и должно быть.
Сэр Томас снова счастливо улыбнулся. Свернул картину, отложил в сторону и закрыл глаза. В душе тихо играла музыка...
@темы: Adam Lambert, Завершенные, Адомми, Фанфики
-
-
07.06.2015 в 22:53-
-
07.06.2015 в 23:34-
-
07.06.2015 в 23:35-
-
29.02.2024 в 11:09Посетите также мою страничку
www.sitiosecuador.com/author/ramon532144/ открыть счет за рубежом онлайн
33490-+