Да.. В США - АМА, а нашего отправили киснуть в Европу. Ради вот того шоу, что вчера было?? XtraFactor? Где он спел минуту, судя по хлопкам из зала, перед десятком человек, перед пустыми креслами судей? Ради пары часов первого места в трендах твиттера? Да и программа эта походу транслируется всего на паре каналах. Но зато есть фотка с этим голосистым чернокожим парнишкой-дивой. Рилли стоило ехать тогда. И вот ни в жизнь не поверю, что ворнеры считают - в Европе важнее было быть. Это когда реально новый альбом и так нужно показаться на весь мир!!! А еще в то, что у них не было возможности впихнуть его на АМА. Зато Джоноса впихнули, нда..
Спасибо, что прислала эту чудо-ссылку на Красную Шапочку и подняла мне мое отвратительное настроение. Думаю, не один раз буду перечитывать) а автор сего творения чудесный гений)
Все эти события произошли вчера, но.. Вчера я не то что забрести сюда, я даже твиттер в полглаза просмотрела. Но произошло несколько замечательных событий, о которых безумно хотелось повизжать.. Первое. Этот чудесный твит Робби Адаму. Нашему детке так редко дарят комплименты, а тут это теплое, искреннее, восторженное послание Просто спасибо ему за эту маленькую радость и нам и Адаму. @robbiewilliams: twitter.com/robbiewilliams/status/6550263582260...
Второе. Уверенное Адама "Хочу на фестиваль Гластоунбери". А что? Правильно. Попахал на их имя, пора и на себя немножко. Я очень этого хочу, фестиваль мега крутой.
И третье. Интервью у Алана. Боже, ну такой позитив. Можно пересматривать вечно для поднятия настроения.
Мне нравится, что в календаре Адама все больше и больше событий. И пусть он появляется чаще на обложках гейских журналов (зато какие фото!) и получает такие же "ориентированные награды" в области музыки (почему-то вспомнились отрицательно и положительно заряженные частицы ), зато неплохо все же тусить с Элтоном Джоном, Сэмом Смитом, Йоко Оно..) По мне, отличная компания
Фэндом: Adam Lambert Основные персонажи: Томми Джо Рэтлифф, Адам Ламберт
Пэйринг или персонажи: Он и Он, нет имен, но так легко представить
Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Романтика, Флафф, Songfic Размер: Драббл, 3 страницы Кол-во частей: 1 Статус: закончен Примечание: Для MetalFreak в ее День Рождения!Навеяно отчасти The Light Адама и парочкой картинок)
читать дальше Рассвет... В комнату смотрит любопытное желтое солнце. Нещадно дразнит и греет сонные разнеженные тела на постели, скользит по разметавшимся волосам. Одеяло скомкано и запуталось в длинных ногах, а подушки захвачены крепкими руками - их зажимают с силой и мнут во сне, но зато они с легкостью подглядывают чужие грезы. А несколькими часами ранее здесь звучали жаркие интимные вскрики, тихие признания и умиротворенные вздохи. Двое парней шептались, улыбались друг другу и как дети невинно целовались перед тем как, держась за руки, прыгнуть в дрему.
Утро это точно сотворение мира. Раннее, чудесное утро выходного дня. Когда священная тишина, и можно расслышать шорох птичьих перьев в полете. Когда высоко в небе гул самолета можно принять за шепот гаснущих бесконечно далеких звезд. Когда дыхание спящего города напоминает тихий ветер, раскачивающий ветви деревьев, или походит на едва заметное волнение моря, колышущегося от хвостов и плавников - скрытые от света, они скользят под толщами воды у самой земли, у разломов и над безднами. У них свое небо и свои горы, и солнце для них не такое щедрое как для нас. Оно появляется над городом, яркое, оранжевое. Оно появляется как сотни, тысячи лет назад, и греет асфальтированные улицы, не в силах добраться до земли. Заглядывает в тысячи окон - касается кожи, волос своими теплыми заботливыми пальцами, а потом улыбается прямо в лицо. И наверное каждый взрослый человек в этот момент вспоминает себя маленьким ребенком, которого будила мама. Когда-то именно она творила начало дня. Ей привычно - она рождена сотворять.
Ты открываешь глаза первым и сонно хлопаешь ресницами. В голове всплывает потрясающе приятная мысль о том, что сегодня выходной и что можно никуда не спешить. Не хвататься за телефон в поисках пропущенных вызовов или смс-сообщений, не нестись сломя голову в душ, не сушить в спешке голову и не ругаться сквозь зубы, укладывая непослушные густые пряди. Вообще никуда не торопиться! Ты улыбаешься этой мысли и одновременно улыбаешься солнцу, что сейчас глядит на тебя через тонкое стекло. Прищуриваешь глаза, рассматривая сквозь темные ресницы синий кусочек неба в окне. Там, высоко, летит самолет - белое пятнышко с крыльями и хвостом - и ты невольно вздыхаешь. Как давно ты с твоим любимым не летал куда-нибудь на край света, где вы будете предоставлены лишь друг другу, где будет только твое любимое море, мягкий золотой песок и губы любимого. Причем все это каждую минуту и в шаговой доступности. Работа, да. И все для нее... Прожорливое и приковывающее к себе любимое чудовище! Гонишь от себя невеселые мысли. Ты не любишь грустить и жалеть о независящем от тебя. Жмуришься от удовольствия и сладко потягиваешься татуированными руками. Одновременно тянешь ноги, стопы, шевелишь пальчиками и едва сдерживаешь блаженный стон. Тело, обнаженное, расслабленное, нагретое солнцем, радуется такому приятному пробуждению. Неторопливому, даже ленивому, и рядом с любимым человеком. Поворачиваешь растрепанную голову к нему и чувствуешь усиливающееся тепло в груди. Ты всегда мечтал, чтобы твое утро было вот таким - измятая большая кровать, на которой куда бы не забросил тебя сон, ты бы обязательно нашелся, не потерялся и не испугался даже кошмара. Ведь стоит уткнуться в теплое тело любимого, как успокаивается сердце. Из сна исчезают привычные дороги и незнакомые люди, холодные чужие огни и красные усталые глаза в отражении зеркал. И вот вы вдвоем уже идете среди высокой травы, раскачиваемой ветром, касающейся ваших бедер, а над головой блестят звезды. Вы гуляете по этому бескрайнему золотому лугу. Вы дышите в унисон. Вы идете среди звезд и ни на секунду не выпускаете пальцев друг друга. И не оборачиваетесь... Да. Твое утро самое счастливое на Земле, и ты даже себе боишься признаться в том, что впервые в жизни ты не хочешь перемен.
Перемещаешься ближе к спящему любимому. Тот сопит, разметавшись по простыням - его руки раскинуты в стороны, а голова чуть повернута к тебе. Челка на лице, а пухлые губы по-детски приоткрыты. Белая грудь размеренно вздымается: вдох, выдох, вдох... Ты машинально ловишь этот темп и, оперевшись на локоть, некоторое время предаешься нескромному собственническому созерцанию. Ты любишь смотреть на него. Это забавляет его, смущает, льстит ему, в общем, выводит из равновесия. Но ты ничего не можешь поделать с собой - смотреть на него тебе необходимо, как дышать. Смотреть, когда он вот так вот сладко спит, не ведая, как громко и радостно колотиться о ребра твое сердце. Смотреть, как он пьет утренний кофе, пряча глаза под длинными ресницами, и подтрунивает над твоей предупредительностью и твоим желанием его посытнее накормить. Смотреть, как он выскальзывает из душа в своем огромном халате, растрепанный и разрумянившийся, сверкает голыми ногами и никак не решит, чем он сегодня будет заниматься. По-кошачьи фыркает, когда ты невинным голосом предлагаешь секс. Смотреть на него в тысячах ситуаций и ловить его ответный взгляд. И молиться почти все время о том, чтобы этот взгляд никогда не стал разочарованным и больным.
Кладешь голову на подушку и невесомо целуешь плечо любимого. Его кожа мягкая и почему-то пахнет молоком, и ты с придыханием прижимаешься ближе, а потом и вовсе утыкаешься носом. Твои волосы, видимо, щекочут его, и он перекидывает голову на другой бок. Представляет твоему обзору прекрасную целомудренную шею. Ты улыбаешься шире. Точно кот над мисочкой молока урчишь у уха возлюбленного и также просяще трешься головой. Любимый смешно причмокивает губами, недовольно хмурит красивые брови, но так и не просыпается. Ну, и ладно, и пусть спит! Зато ты можешь еще кучу времени до пробуждения целовать его. До опухших губ целовать и улыбаться, нагло и без спроса прижиматься к нему, водить ладонями по гладкой коже и, конечно, постепенно возбуждаться. Твой безумный темперамент рвется наружу, твое неумение терпеть и ждать и в жизни сводит твоего любимого с ума. Ты расстраиваешься, хоть скрываешь, ты боишься все испортить, но и страх твой обычно слишком скоротечен. Как можно бояться, когда так горячо в груди? Как можно сдерживаться, когда еще не успел подумать, а уже несешься к нему, притягательному? Как можно утерпеть и не коснуться, когда он так смотрит? Как можно ждать, когда так долго искал? А вдруг его перехватит кто другой? Вдруг? Нельзя думать об этом.
Целуешь его в нежную кожу плеча, потом в ямочку ключиц. Запускаешь пальцы в его мягкие волосы и думаешь о том, что наверное смог бы написать про эти волосы целую поэму. Точнее, поэму о его волосах и тебе, постоянно покушающегося на них. Ты любишь гладить шелковистые пряди, когда вы смотрите кино. Ты любишь тыкаться носом в пушистый затылок, когда он читает или сидит за планшетом. Тебе нравится хвататься за длинную челку, когда вы занимаетесь сексом. Еще ты обожаешь лохматить ее, когда он расстроен и дуется на тебя. Да, это вообще рискованно, можно получить неплохой тычок, но лучше получить локальный взрыв в виде почти семейного скандала, чем получить мучительный бойкот. Когда с тобой не говорят - это для тебя страшнее всего. Твой маленький персональный Ад. Ты уменьшаешься на глазах и широко распахиваешь глаза, заглядываешь ему в лицо или топчешься у него за спиной. Хваленая решительность и предприимчивость куда-то испаряется, и ты в силах лишь ждать и надеяться, что он чудесно проницательный и обязательно все поймет и простит.
Возишься в нетерпении. Любимый все так же спит сладким сном. А ведь у вас было столько планов на сегодня, разумеется, приятных и необременительных. Солнце ласково греет твою спину, бегает лучами-пальчиками по плечам, рукам, ягодицам, стройным ногам. Ты весь переполнен нежностью и желанием - тело, сильное и красивое, окончательно пробудилось. Сдерживаешься из последних сил, чтобы не схватить "соню" под боком и не заняться с ним сексом. Ты его всего зацеловал: он бессознательно выгибает спину и выставляет белую попу, а ты хлопаешь расширившимися глазами и намереваешься сползти пониже. Но твои коварные планы прерывают совершенно неожиданным образом. Спящий любимый вдруг сжимает бицепс, и ты оказываешься притянутым прямо к его груди. Шлеп, и носом во вкусную кожу. Его пальцы в момент запутываются у тебя в волосах, и ты в неожиданном плену. Тут же в голос ворчишь, что утро скоро перейдет в вечер, а тебя еще никто не отлюбил! Не отлюбил и не дал отлюбить. Это вредно для твоего страстного нетерпеливого организма, это вредно для вечно прохладного тела любимого! Вообще, таким "прохладным телам" нужен регулярный и долговременный секс! И кушать больше. И обниматься. И массаж еще. И снова активное движение. Поцелуи тоже будут кстати. В общем, выходной день в самом разгаре, а они его проводят совершенно бездарно! Преступно тратят время! Но тут слышишь этот звук. Громкий, размеренный и усмиряющий. Задумываешься на мгновенье и решаешь еще немного потерпеть. Мужественно ненадолго угомониться. Что такое пять минут, когда твоя кожа касается его кожи? Куда спешить, когда солнце только встало? Куда торопиться, когда здесь у вас на двоих столько тепла, тишины, света? Зачем спешить, когда можно закрыть глаза и услышать откровение... Лежать прижатым к чужой груди и слушать, как под тонкой кожей ровно, сильно, обещающе стучит сердце близкого человека. Лучшее утро... Да!
Детка готовится принять глэм-образ и мне это жутко нравится)) Леопардовый принт как настройка на "queen-show")) О да! Хотя на эти ноги можно любоваться в любом их "окрасе".
Не знаю почему, но немного волнуюсь. Он так сильно отошел от рок-образа, стал более спокойным, разумным что ли (хах, фотки ниже это конечно подтверждают ) Но на самом деле так и было. Все его живые выступления прошли достаточно энергично, но все же не рОково)) Теперь волнуюсь за Рио. Это конечно очень круто быть там хэдлайнером, но и ответственность огромная. Очень хочется надеятся, что все пройдет по высшему разряду, а наши бравые старички Брайан и Роджер помогут нашей "повзрослевшей" звезде как следует спустить пар и зажечь, чтоб мало никому не показалось.
А вот и наш копатель исследователь лондонского *дна* метро. Underground, что уж Adam Lambert Spotted Travelling On The London Underground During UK Visit uk.celebrity.yahoo.com/post/128706838279/adam-l...
...they saw their idol donning his best leopard print jeans and leather vest for the journey. (фанаты... увидели своего кумира, надевшего свои лучшие джинсы с леопардовым принтом и кожаный жилет для поездки.) О да, он не мог остаться незамеченным.
Прям гордость распирает за нашего мальчика Робби Уильямс считает Адама красивым и с самым удивительным голосом, и хочет с ним сотрудничать. Robbie Williams praises Adam Lambert www.tv3.ie/xpose/article/entertainment-news/175...
Ни в коем случае не попытка трактовки песни. Просто история, причем больше как притча. Образы, навеянные клипом и текстом Ghost town. Писалась в длинной дороге домой.
My heart is a ghost town... Автор: vesper veil
Фэндом: Adam Lambert Основные персонажи: Адам Ламберт Пэйринг или персонажи: те, кто не спит и Адам Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Романтика, Драма, POV, Songfic Размер: Драббл, 7 страниц Кол-во частей: 1 Статус: закончен
читать дальшеКогда я тайком, точно вор, выскальзываю из своего люкса, стрелка на часах показывает за час ночи. Коридоры гостиницы пусты и погружены в приятный глазу полумрак, и лишь мои шаги едва слышно шуршат по мягкому ковру. Только бы не налететь на Роба. Видеть сейчас его укоряющие большие и вечно печальные от забот об моей беспокойной заднице глаза выше моих сил. Знаю, то, что я сейчас вытворяю - это непростительное, легкомысленное и даже несколько опасное ребячество, но ничего не могу с собой поделать. Мне просто необходимо пройтись, прогуляться по улице, подышать теплым неуловимо отличным от родного воздухом - чтобы отступила вдруг появившаяся с пару месяцев назад бессонница, чтобы проветрить мою забитую промо-туром голову и хоть немного вернуть меня из заоблачных высот на бренную землю.
Мне хочется побыть среди людей. Господи, как наверное это глупо звучит в моих устах. Устах человека, который последние месяцы окружен толпами людей в течение восемнадцати часов! Были бы и все двадцать четыре, если бы мне банально не требовались эти самые шесть часов на сон. Утренние сборы, интервью на радио и тв, ток-шоу, фотосессии и наконец лайвы, которые вкупе с автопати частенько перетекали прямо в сборы к отъезду в другой город. Казалось бы, все эти люди вокруг, поклонники - что мне еще надо? Все милые, счастливые, нарядные, улыбающиеся и признающиеся в любви. Дарят подарки, прижимают меня к себе, говорят о моей красоте и, самое главное, спрашивают меня про мои песни. Их интерес, их вопросы доставляют мне радость, и я действительно невероятно счастлив, глядя в их глаза, полные света. Но есть во всем этом одно обстоятельство. Одна неизбежная деталь. Время тепла и солнца сменяет ночь.
Я еще только еду в гостиницу, но уже остывает моя кожа, согретая их вниманием и светом. Забываются их глаза, говорящие о самой настоящей любви. Расплываются их слова, хотя я отчаянно цепляюсь за них в памяти. И мои губы, веснушчатые и бестолковые, перестают, наконец, мило улыбаться - кривятся, бледнеют, избавленные от блеска. А виски снова начинают ныть. Я долго стою под душем. Смотрю, как струи стекают по татуированным обнаженным рукам, наслаждаюсь этим легким напором - точно тысячи быстрых пальцев касаются кожи, успокаивают, обещают что-то хорошее. Еще люблю шорох воды и ее неназойливый блеск. Люблю, что она умеет заглушать все звуки вокруг. И я иногда даже позорно пропускаю "контрольный" звонок от Роба, от всей души надеясь, что доблестный грустноглазый "пособник" решит, что я сплю. Стою и слушаю. Воду и свои мысли, бегущие в никуда с ее серебристым потоком. А потом, уже выйдя из душа, утеревшись и застряв у столика с заказанной днем текилой, я вдруг понимаю, что не могу больше. Не могу лечь в это прокрахмаленное до треска бело-золотистое царство, смотреть с подушек в светящиеся окна напротив и прокручивать по привычке завтрашний день. Я знаю все, что будет завтра. Вот так жизнь! Не все так умеют. Я раньше тоже не умел. И по своей взбалмошной природе мне хочется все испортить. Внести "элемент неожиданности", причем прямо сегодня. Сейчас. Я хочу видеть людей, которым так же грустно как и мне. Мне хочется видеть их лица и узнавать в них самого себя. Мою растерянность перед будущим. Мою печаль о том, что я вернуть не в силах. Мою отчаянную жажду теплоты. Хочу видеть их глаза, чужие, незнакомые, скользящие мимо меня, неузнающие меня. Скользящие мимо, точно я лишь призрак, по прижизненной привычке зачем-то заглянувший в городской бар. Ночью люди прекраснее чем днем. Ночь это предвкушение нового и прощание с прошлым.
Я смотрю на свое отражение в зеркале и даже в кои веки доволен. Синяки под глазами уже подмазаны, морщинки у глаз тщательно припудрены, губы подкрашены блеском. И даже глаза, привычно подстроившиеся под обстоятельства, мерцают темной синевой и не выглядят тоскливыми, как у потерявшегося щенка. Улыбаюсь себе и подмигиваю ненакрашенным глазом:
- Ну что, шлюшка? Где ночь там и ты?
* * * * * *
В баре не слишком много народа, и мне удается заполучить приглянувшийся столик. Разумеется, официант меня узнает, несмотря на мой "камуфляж" в виде дранных джинсов и мешковатой толстовки с капюшоном, накинутым на голову. Честно говоря, удирая из отеля, я был почти на сто процентов уверен, что мне что-нибудь да помешает. Да и времени на "выгул" у меня было лишь пара часов - надо заставить себя хоть ненадолго заснуть пусть и под утро - поэтому с внешним видом не стал особо париться. Я могу же быть иногда незаметным! И вот сижу, как мечтал, потягиваю текилу и, скинув толстовку, оставшись в одной темной майке, рассматриваю посетителей. По залу плывет синеватый туман с танцпола, и мы все выглядим так, словно затерялись в облаках. Я слушаю тихие голоса разговаривающих не со мной, вижу их разноцветные коктейли и стук их бокалов о стекло столиков. Интересно, они знают, что среди этого плывущего тумана другим людям их почти не видно? Ни блеска их украшений, ни красоты их лиц, тела и одежд. Лишь тот, кто рядом, по-настоящему оценит.
Выпиваю третью порцию. В голове уже немного шумит, и я почти искренне себя ругаю: утром буду как чучело, отекший и заторможенный. А мне нельзя быть таким - почему-то видеооператоры вечно норовят залезть камерами мне почти в рот, а ведущие любят устраивать со мной всяческие забавные игры. Я вообще, это люблю. Забавно это. Хохочу как ненормальный, до слез иногда. Я бы смог научить своего ребенка тысячам игр... Официант приходит и уходит, быстро реагируя на мое отрицательное покачивание головы. Кое-кто из посетителей посматривает в мою сторону, но слава богу, украдкой. Я же, спохватившись, накидываю на плечи узорчатую толстовку - тату слишком узнаваемы, а мне так хочется еще посидеть здесь тихим, любопытным наблюдателем. Встряхиваю головой, чтобы челка упала на лицо. По идее, надо бы уже подстричь, а то чего доброго опять до подбородка отрастет. Когда-то одному человеку безумно нравилось запускать пальцы в мои пряди и притягивать для поцелуя. Кажется, что это было так давно. Вечность назад. Может, снова отрастить?
- Привет. Прости, ты, я вижу, отдыхаешь в одиночестве. Но, может, будешь не против, если я составлю тебе компанию?
Откуда-то из "тумана" выплывает темноглазый мужчина с бокалом чего-то прозрачного в руке. Довольно симпатичный, почти трезвый, со смешными темными кудряшками. Смотрит вопросительно и уже нацеливает свою пятую точку на кресло, что напротив меня. Открываю было рот, чтобы отказать, но он вдруг улыбается. И я точно зачарованный утвердительно киваю. Какая улыбка... Словно теплым пледом укутал.
- Меня зовут... Хотя, фиг с ним, с именем. Вот если увидимся где еще, то познакомимся. Сейчас, кажется, бессмысленно.
Я удивленно хлопаю ресницами и слегка туплю. А он тянет ко мне свой бокал:
- Давай выпьем за отличный вечер. И за твои умопомрачительные губы. Я тут исследовал посетителей и вычислил, что у тебя они самые красивые.
Звенят наши столь разные по габаритам бокалы, и я холодновато интересуюсь:
- Ты поэтому подсел? Из-за моих губ?
Он в открытую смеется, а потом смотрит прямо мне в глаза:
- Нет, не поэтому. Мне просто надоело пить одному.
Я чувствую себя глупо. За многие года откуда-то появилась уверенность, что любой парень, подсаживающийся ко мне в баре, разумеется, хочет затащить меня в постель. И ведь, кстати, я сам-то перед этим частенько устраиваю небольшой зазывающий спектакль. Но сегодня, конечно, не тот случай. Но он снова сбивает меня с толку. Подмигивает и добавляет:
- Да вру я. Пью водку вот и хотелось "закусить" чьими-нибудь аппетитными губками. А тут ты! Ты в самом деле такой хорошенький и один?
Я не реагирую на шутку, но честно киваю на вопрос. Опрокидываю очередную рюмку с текилой в себя и чувствую, как начинаю "плыть". Сопротивляюсь опьянению изо всех сил, но сил нет, и я откидываюсь на спинку кресла. Чувствую, как волосы щекочут лицо, а прохлада кондиционера приятно холодит открытую шею и ключицы. Сквозь полуприкрытые ресницы вижу, как незнакомец приподнимается со своего места. А через минуту ощущаю, как мягкая поверхность дивана рядом прогибается под его весом. Он садится близко и легко привлекает меня к себе. В голове пьяным варевом кружатся мысли о том, что я опять все напутал, все сделал неправильно. Я пришел сюда отдохнуть, а вместо этого напился такой в принципе небольшой дозой! Я пришел посмотреть на людей, а в итоге сейчас на меня глазеет какой-то мужик, да еще и похоже собирается лапать. Я чувствую, как он осторожно поворачивает мою безвольную голову к себе. Вижу его темные бархатные глаза, без капли похоти, без капли торжества. А потом чувствую, как он прикасается к моим губам своими... Целоваться здорово. Чувствовать, как тебя ласкают нежной плотью, самой наверное нежной во всем нашем теле.
А потом он ускользает. В ушах остается лишь его шепот:
- Считай, это поцелуй самой ночи, мой вкусный мальчик. И не делай больше глупостей. Не подпускай к себе так запросто незнакомых пьяных мальчиков. У них в крови не тепло для тебя, а лишь водка.
* * * * * *
Когда я немного прихожу в себя, то обнаруживаю, что колбашусь на танцполе. Причем ни с кем-то, а с какой-то стройной и потрясающе красивой девчонкой. Ее волосы взлетают при каждом движении, аромат ее духов приятно щекочет мои ноздри, а музыка ухает басами, кажется, прямо в моей груди. Вместо сердца. Я даже трезвею и испуганно останавливаюсь. Сколько прошло времени? Меня уже "рассекретили"? Я еще в том же баре или по привычке прокатился в другой? Но через минуту успокаиваюсь. Я все там же, а вокруг нас танцует десяток людей, которые пьяны не меньше меня, которые тонут в тумане так же как я. Ха! Мы все еще отдается ночи, забывая имена своих любовников. Шлюшки, которых потеряли, а может оставили намеренно, потому как не знают, что с нами делать. Ну и пусть.
Обнимаю девушку за талию и чуть притягиваю к себе. Она невероятная красавица - оленьи глаза и рыже-каштановая копна волос, и губы точно из комиксов о красотках пикапа. Совершенна.
- Как тебя зовут?
Не знаю, зачем это кричу сквозь музыку. Но почему-то хочется услышать ее имя. Просто так.
- Луна.
Отвечает и сверкает белыми зубами. А потом видя мое недоверчивое выражение лица, хохочет и поясняет:
- Луна де Васкес. Ударение в имени на первый слог. Я из Мексики.
- Красиво и необычно. И ты красивая. А я ни разу не был в Мексике.
Она строит деланно обиженную гримаску и грозит мне пальчиком:
- Безобразие! Моя родина красивая, но... пыльная!
Снова хохочет, а потом вдруг притягивает меня за майку к себе и заглядывает в глаза:
- Ты, Ламберт, мог бы к нам давно привезти свою симпатичную задницу! У тебя фанаты не только в Англии и Финляндии.
Я растерянно улыбаюсь, а она вдруг быстро целует меня в щеку и блестит глазами:
- Затащить в постель тебя я не смогу, так хоть потанцуй со мной!
Она очень красиво двигается, плавно и чувственно. И мое тело словно решает повторить за ее телом. Я неспешно покачиваю бедрами, сначала несколько нерешительно, но потом расслабляюсь и запрокидываю голову. Знаю, что она смотрит, и знаю, что ей нравится то, что она видит. Нет, я вовсе не занимаюсь самовосхвалением. Просто ее рука трепетно касается моей груди. Она шепчет:
- Красивый...
Кладет обе руки мне на плечи и двигается в такт со мной. А потом неожиданно заявляет:
- Тебе пора отсюда сваливать, красатуля. Тебя узнали и скоро начнется разбор на сувениры.
Слежу за ее взглядом и сразу вижу несколько человек, парней и девушек, стоящих у бара и пожирающих меня глазами. Пьяненько улыбаюсь им и машу ладошкой, а Луна меня ощутимо шлепает по заднице. На секунду задерживает ТАМ свою руку и сладко улыбается. Но потом снова торопит:
- Иди-иди! Они сейчас тебя, такого чуть тепленького, завалят на диванчик и поминай как звали.
Я оглядываюсь в поисках способа отступления, а девушка "придает мне ускорения":
- Вон запасной выход. Текай, звездочка! А я сделаю вид, что ни капли не расстроена.
И я "текаю"...
* * * * * *
Огни проносятся мимо, сливаясь в одну большую лавину света, которая так странно ни к месту смотрится под черным небом ночного города. Нет, я люблю свет и все это роскошное вечное празднество, но почему-то именно сейчас мои глаза хотят другого. Чего-то холодного, приятного, темного. Словно, читая мои мысли, мой случайный шофер сочувствующе выдает:
- У вас совсем уставший вид. Ну, до отеля уже немного осталось. Пару перекрестков.
Мне хочется чем-то отблагодарить его за заботу, сказать нечто приятное, и я отвечаю:
- Да, я немного припозднился с прогулкой. Но ваш город такой заманчивый.
Мужчина сразу оживляется и с готовностью соглашается со мной:
- Очень заманчивый! Особенно вечерами. И воздух уже остывает, не такой тяжелый и жаркий как днем. Улицы все в огнях - не хуже Вегаса. Рестораны у нас отличные, на любое вкусовое пристрастие. И люди необыкновенно интересные, хорошие. Но знаете, здесь же в паре миль уже начинается пустыня!
Я почти дремлю и глупо переспрашиваю:
- Пустыня?
Шофер восторженно косится на меня и поясняет:
- Да, огромная. У вас в Штатах наверное таких нет. А у нас вот есть. Представляете - тысячи километров пустоты. Она окружает многие наши города.
Я хлопаю слипающимися глазами и отстраненно думаю, что наверняка сейчас похож на панду со своими потеками туши. Интересно, в Австралии есть панды? А увлекшийся шофер продолжает:
- Кстати, местные старожилы все еще верят, что эти пустыни не так уж и пусты, как кажутся на первый взгляд.
Он смотрит на меня в зеркало заднего вида, и я добродушно, но похоже не очень своевременно, расплываюсь в улыбке. Он наверное решит, что я душевнобольной. Интересуюсь, кстати, вполне искренне:
- И кто же живет в ваших пустынях?
Смотрит на меня секунду и отвечает:
- Призраки. Призраки тех, чьи сердца не смогли найти покоя. Носятся все так же под луной и ищут чего-то. Уже и не помнят чего...
Я вдруг встречаюсь взглядом с темнотой за окном. Куда делись все эти огни и краски города, свет, беспокоящий и не дающий спать? Смотрю и лишь вижу в отражении стекла свои собственные огромные пятна глаз. Бледное лицо. Спутанные волосы. Точно призрак...
Вздрагиваю, резко отстраняюсь, едва не опрокидываясь спиной на сиденье. Сдавленно шепчу:
- Ищут, как и все мы. Ищут... Им, как и нам, некому помочь.
Он молчит. Больше не смотрит на меня в свое зеркало. А я сижу, вжавшись в дверцу машины и почему-то мерзну. Борюсь со сном.
Когда мы приезжаем, он осторожно будит меня. Указывает жестом на вход моей гостиницы, и я поспешно лезу в карман за кошельком. Отсчитываю сумму, отдаю, и вылезаю, сразу поглубже хватая в себя прохладный ночной воздух. Он окликает меня и вдруг грозит пальцем, как маленькому мальчику. Его слова пришпиливают меня к асфальту, заставляют в считанные минуты окончательно протрезветь.
- Им некому помочь. А мы... У нас есть будущее. У нас ведь все еще впереди и наш поиск не окончен.
* * * * * *
Когда я блаженно рухаю на свою огромную, чудовищно бескрайнюю кровать, где вчера ночью боялся затеряться, то улыбаюсь. Теперь, кажется, я буду спать спокойно
А меж тем Адам выложил такое красивое фото. Смотришь и не можешь оторваться. Он здесь такой спокойный и расслабленный. И оттого такой прекрасный. instagram.com/p/6aqkQuuNFi/
Не знаю, где еще написать.. Впервые со мной такое случилось. Общалась с человеком, достаточно долгое время через соц.сети. Ну как общалась - периодами, конечно, когда было о чем поговорить. Очень нравилось мне ее чувство юмора и чувство справедливости, знание жизни и какое-то потрясающее понимание людей. Ведь так иногда сложно выразить правильно свою мысль вспешке ежедневности, а уж с моей горячностью и иногда излишней страстностью в суждениях... И вот я узнаю буквально на днях, что ее больше нет. Странное чувство - видеть ее ник, помнить наши разговоры и даже споры, и знать, что ее нет больше. А ведь я не знала ни ее настоящего имени, ни лица. Неожиданно это оказалось больно. Земля ей пухом. Вот так.. Мы так все хрупки и недолговечны. Надо радоваться каждой минуте этой жизни.
Вырвался от всех, нашел укромный уголочек и спрятался, чтобы выдохнуть, расслабиться, помечтать... Мама мимо пробегала, говорит: "Какой грустный" А мне кажется - задумчивый. Как будто мыслями далеко-далеко...
Пойдешь ли? Не молчи. Не отводи глаза. Не улыбайся так. Так, словно ты знаешь о чем-то, о чем я, глупый и вечно спешащий на тысячи важных встреч, никогда не догадаюсь. Твои губы слишком красивы, чтобы так горько изгибаться. Твои глаза слишком прекрасны, чтобы быть настолько черными, забравшими темноту этой комнаты. Не смотри в окно. Туда, где облака и капли на стекле - ты не должен думать, что и у нас все тускло и безрадостно, что мы из тех, над чьими головами редко когда появляется солнце. Не веришь в свет? Не веришь в легкость и радость. Не веришь в то, что такие как мы сможем смотреть в глаза друг другу и радоваться поцелуям, когда со всех сторон нас будут тыкать, задевать, ранить, и при этом фальшиво улыбаться и просить фото на память. Не веришь мне. В меня... И это я виноват. Я слишком затянул свой поход против всего мира, слишком громогласно лез на баррикады, и ты был одним из свидетелей того, как больно я бился при падении. Но то, что одного делает крепче, другого ломает. Ты хрупкий, нежный, не то, что я. Ты разобьешься.
Сижу у твоих ног. Растрепанный, растерянный, забыв застегнуть рубашку. Эта ночь была такой странной. Очень. Мы с тобой опустошены. Я пришел к тебе гордый успехом выступлений с моими новыми друзьями и покровителями из Queen. Я прилетел к тебе в невероятной паузе между европейскими шоу. Дрожал от страсти и нетерпения, придавив тебя к стене в прихожей. Задыхался, спешил, не зная каким из тысячи способов тебя приласкать, поцеловать, чтобы ты заплакал от наслаждения и сладости. Я то ли шептал, то ли кричал твое имя и, сжимая твое тонкое отзывчивое на касания тело, мечтал лишь об одном - чтобы ты опробовал свою власть надо мной и, подняв прекрасные темные глаза, приказал: "Останься, Адам." Я бы остался. Правда. В этот самый день, в эту минуту, я бы наплевал на контракты и дружеские узы с Брайаном. Я бы в самом деле прервал тур. Чтобы остаться с тобой. При тебе. Чтобы варить тебе кофе и тащить тебя, невыносимого домоседа, гулять. Чтобы целовать рано утром и уворачиваться от твоих шутливых шлепков. Чтобы петь во все горло в душе, и прислушиваться к тому, как закрывая рот ладошкой ты хохочешь надо мной. Даже разрешил бы тебе завести кота, о которым ты так мечтаешь. Я-то жутко не люблю кошек, по мне самые добрые и чуткие существа это собаки. Ведь они умеет любить в точности, как люди. В точности как люди, могут привязываться и тосковать в разлуке по "хозяину" своего сердца.
В эту ночь я узнал, что обречен. Вот так вот, без предчувствий и осторожности. Раз! И твои слова прозвучали... Я рассыпался на тысячу колючих осколков, которые наверное и искусному мастеру не собрать, не склеить. Да и кто будет пытаться? Было так. Мы лежали после восхитительного секса, мокрые и уставшие. Я прижимался к твоей худой спине и гладил по белым волосам, разметавшимся по подушке. Слушал твое дыхание и думал о том, что счастливее меня никого нет на земле. А потом ты вдруг повернулся. Глаза усталые и тусклые, между изящными бровями глубокая складка. Некоторое время смотрел на меня. Разглядывал мое лицо - глаза, губы, скулы. Погладил по щеке, улыбаясь тому как я, точно щенок, ткнулся в теплую ладошку носом. Провел по моим волосам, нарочно растрепал их и рассмеялся, когда я фыркнул, сдувая челку с глаз. А потом коснулся пальцами моих губ, едва ощутимо, осторожно провел по ним: сначала по верхней, потом по нижней, припухшей от поцелуев. Заглянул мне в глаза и сообщил:
- Ты потрясающе красивый. Невероятный. Я знаю, верю, что ты не будешь один. Не должен... Поэтому я оставляю тебя. Я не тот, кто готов встать и пойти с тобой рука об руку ко всему этому гребаному, алчному до зрелищ миру. Но я тот, кто будет любить тебя сильнее всех.
Не знаю откуда, но я сразу понял - это все. Он ничего мне больше не скажет, не передумает, не поддастся на уговоры. Он вынес свое решение. Которое, думаю, было прожито, выстрадано, выплакано многие ночи назад, когда я смотрел на него с экрана планшета и пел прекрасные, но чужие, песни. Но разве он имеет право решать за нас двоих? А как же я? Я же не могу без него. Ничего не могу. Я не могу! Не хочу! Я даже не смог сразу заговорить. Просто расширенными глазами смотрел на него, на то, как не спеша он поднимается с кровати, как натягивает штаны и футболку. Он двигался так медленно, словно каждое движение причиняло ему невыносимую боль. Боль, от которой сбивается дыхание и плывут пятна перед глазами. Которую, если торопиться, можно разлить, разбрызгать, оставить пятнами на полу. Как напоминание о преступлении, сотворенном по собственному желанию над своим собственным сердцем. А я тем временем пытался выжить. Замер там, на кровати, натянув на себя одеяло. Как в детстве, когда очнувшись от кошмара чувствуешь, что страх все еще здесь, плавает по комнате. И надо бы позвать маму, но дыхания для крика нет. И он словно понял, что мне не справиться. Что мне нужна помощь. Торопливо подсел ко мне. Обхватил за плечи и привлек к груди. Ласково перебирал пальцами волосы и тихо бубнил:
- Ну, не надо. Не надо так, Адам... Ты заслуживаешь лучшего человека, чем я. Ты так долго меня грел своим теплом, светом. Но я ночное создание, мне неприятен слишком яркий свет. Вся эта шумиха, все эти сражения за право быть тем, кем я хочу быть. Не все рождены для сражений, понимаешь? Вот ты - да. Ты мой отважный, бесстрашный боец. Тебя так сильно ранили, но ты отмахивался и шел дальше, как ни в чем не бывало. Я не хочу, чтобы ты дрался за нас обоих - это не честно, не правильно. И я слишком восхищаюсь тобой, чтобы врать о том, что я счастлив жить вот так.
Никогда не думал, что от боли иногда невозможно заплакать. Глаза точно помертвели, высохли, остановились навсегда. Цеплялся за него, но уже знал - он не видит того, что я сейчас умираю у него в руках. Ведь он сам сейчас пытается выжить. Что спасет нас? Слова? Объятия? Да, наверное, последнее. И мы цепляемся друг за друга словно за окном шумит вовсе не дождь. Словно к нашему дому идет волна, которая, разбив хрупкие стекла, ворвется и растащит нас, разметает по свету, не даст больше ощутить тепло знакомых и любимых рук.
Часы показывают пять утра, и скоро мне улетать обратно в ветреную Европу. Смотрю на него, прекрасного и недвижимого на краешке кровати. Не чувствую холода пола, на котором сижу. С полчаса назад я говорил. Много, сумбурно, страстно, убедительно. Я устроил целое выступление на тему: "Ты не прав. Мы должны быть вместе". Да, я сказал это! Сказал то, о чем не мог молчать. Сказал то, что должно было заставить его передумать. Мне казалось мои доводы и выводы столь очевидны, что он поймет и пойдет за мной. Что все просто и ясно. Что "мы" и только так! "Мы" идем дальше, "мы" покажемся свету, за "нас" порадуются друзья и близкие. И пошли нахер все идиоты и острословы, которым есть дело до чужих постелей. Он слушал и мягко улыбался. А я говорил и глотал слезы. Мне никогда в жизни не было так страшно. Я слабый. Оказывается, я такой же как все. Я слабею от ран, я плачу от обиды. От того, что я не могу так же как другие люди стать счастливым. Мне хочется бросится ему в ноги и умолять передумать. Но я слишком люблю и уважаю его - он не из тех, кто с легкостью причиняет боль. Он просто не может разрушить себя, даже ради меня.
- Пойдешь ли ты со мной?
Выдыхаю, спрашиваю снова и снова. Целую его руки, прячу в них лицо. Мучаю нас обоих. Зачем? Ведь он все уже сказал. А я, эгоист, расцарапываю его раны. Он поднимает мне голову за подбородок. Целует в запрокинутое лицо. Осторожно стирает слезы с моих ресниц. Улыбается своей обаятельной улыбкой:
- У тебя глаза сейчас как море после шторма. Я знаю, ты успокаиваешься, смиряешься. Тебя сложно было всегда усмирить, стихия ты моя неукротимая. Но есть вещи, неподвластные тебе. Я знаю, ты от этого злишься, но... В тебе столько энергии, света, жизни. Я хочу, чтобы ты потратил их на свое творчество, а не на то, чтобы сражаться с моими бесами. Ты устанешь, ты померкнешь, понимаешь? Ты понимаешь о чем я, Адам?
Я все понимаю, да. Я только шепчу, чувствуя как горит мое лицо. Как полыхают мои внутренности. Как сгорает мой вымышленный дом. С тобою внутри...
- Я не смогу без тебя, Томми... Не прогоняй. Не разрушай. Я так долго за тебя боролся. У меня нет больше сил!
- Знаю, мой милый. Я вымотал тебя. И извел себя. И я хочу дать нам вздохнуть.
Целует в губы. В щеки. В мои зажмуренные от боли глаза. Тяжело дышит, дрожит. Выпутывается из моих рук. Идет к окну, за которым шумит сошедший с ума дождь. И задумчиво бормочет:
- Ты знаешь, мне в последнее время часто снится дорога. Она идет среди равнины, залитой закатом. Я вижу кругом траву, подпаленную солнцем, даже чувствую ее запах. Мне тепло и очень легко. Я иду куда-то, и даже вроде бы с целью. И я не чувствую себя одиноким. Я чувствую тебя! Мы так и будем двигаться дальше, Адам. Ты - туда, куда зовет тебя твоя мечта. Сцена, софиты, тысячи лиц, вскинутых на тебя с выражением восторга - это то, что тебе на роду написано. А я - туда, куда понесут меня ноги. Но я всегда буду знать, что где-то есть ты и твоя любовь. И она будет греть и успокаивать меня как это вечернее не жгучее солнце в моем сне. И я буду радоваться, зная, что я никогда не буду одинок.
Замолкает. Прислоняется лбом к стеклу, пока я кусаю свои онемевшие губы и борюсь с желанием молить его, ползая перед ним на коленях. Но как он прекрасен, стоя в отблесках света от проносящихся мимо машин. Он мой. Он мой. Он принадлежит мне! Он... недостижим более для меня. Моя вечная вечерняя мечта.
Я плохо помню как ухожу. Мы обнимаемся. Мы вдыхаем запах друг друга. Забираем чужое родное тепло. Смотрим в глаза и видим в них огромное глубокое чувство. Которое не уничтожить расстоянием и разлукой. Которое не прижечь спиртным, жаром софит и вспышками фотокамер. Не забывай меня. Думай обо мне. Пиши мне странные свои мысли ночью и ранним утром, когда тебя вновь накроет бессонница. Говори со мной, лежа на своей постели - я не буду слышать слов, но зато ты обязательно приснишься мне той же ночью. А хочешь, шли мне в твитере картинки из прошлого - оно ведь у нас общее, на двоих. Слушай мой голос в наушниках - ты услышишь в моих паузах то, что я никогда не осмелюсь сказать, глядя тебе в глаза. Смотри на мои фото. Ты увидишь в моих глазах мечту - ту, другую, не о славе. А о лужайке перед домом, залитой закатным солнцем, где в четыре руки готовится романтический ужин.
Да, я подчинюсь впервые, полностью и безоговорочно. Только чтобы ты был спокоен. Только чтобы ты вздохнул спокойно. Пусть будет так, как ты хочешь.
В тот день я пишу песню. Перед самым шоу с Queen запираюсь в гримерке и пишу, точно одержимый. Сижу, одетый в кожу с ног до головы и сгораю под ней от жара. Пишу зло, беспощадно, воплощая мою обиду и боль в строки песни. Выплевываю их разом, точно если хоть что-то оставлю на потом, то отравлюсь ими же. И не будет спасения. А потом долго сижу над планшетом и мучительно удерживаю слезы. Скоро придет гример, а я тут с красными глазами, как девчонка-подросток, парень которой безжалостно отшил ее. Конечно, ты жалеешь. И будешь жалеть. И ты должно быть просто выплакал все слезы, раз сегодня твои глаза были сухи. Но ты мой маленький наивный глупец, если думаешь, что я позволю тебе забыть обо мне. Позволю не думать о своем поспешном решении. Нет, я подчинился твоей воле, но разве смирился? Я не сдамся, слышишь? Я буду напоминать раз за разом о "нас", пока ты не услышишь, не вспылишь, не разозлишься. Я буду напоминать тебе с экрана тв и из свежих журналов, с рассказов друзей и из динамиков радио в твоем любимом баре. Буду напоминать до тех пор, пока ты не вспыхнешь спичкой и не принесешься ко мне, сверкая красивыми глазами. Пусть накричишь, влепишь пощечину, обвинишь в издевательстве над нами обоими, рванешь за рубашку, ударишь по тянущимся рукам. И может гордо уйдешь, кинув мне, что я упрямец и несносный эгоист. Уйдешь, чтобы однажды вернуться. Ведь я раз за разом буду писать песни о тебе. И ждать. И однажды ты, моя вечерняя мечта, проснешься. Загрустишь обо мне, глядя темными глазами в запыленное окно, и включишь на полную громкость мою песню.
Описание: Париж. Конец 19 века. Весна. Нечаянная встреча на улицах города любви и романтики - встреча, которая станет нечто большим, чем "еще одной историей любви".
Часть 7. читать дальше Дождь. Серого цвета стеной за окном. И так уже четвертый день. От него хочется спать, от него хочется печалиться и читать старые наивные книги о любви. А еще хочется закрыть глаза и вспоминать солнце. Парижское. Далекое.
Вот уже три недели, как сэр Томас вернулся в отцовский дом, как с приключениями, волнениями и спешкой добрался до Лондона, опоздав на встречу на несколько часов. К счастью, в тот день не только он попал в такую неудобную ситуацию, но и один их основных держателей акций их компании. Без него никак невозможно было проводить собрание, поэтому сэр Рон Рэтлифф предложил всем дождаться обоих задержавшихся в лучшем ресторане города. Таким образом когда юный Томас, наконец, прибыл к конторе, то был встречен вполне благодушно - сытые и разморенные господа все еще ждали опаздывающего сэра Рочестера, и даже отец Томаса лишь добродушно пожурил своего сына, но не более. И вот наступили обычные будни для семьи Рэтлиффов. Ранние подъемы, чинные завтраки, отъезд мужчин в головную контору, переговоры, встречи, обеды, звонки. В принципе, дело их процветало и было поставлено на широкую ногу - оба, и отец и сын, могли себе позволить не пропадать целыми днями на работе. Брать пример с других богатых мануфактурщиков: появляться пару раз в конторе, чтобы проверить своих подчиненных, ну, либо вести особо важные переговоры, а в остальное время разъезжать по гостям, да ходить на новые театральные постановки. Такой привольной и расслабленной жизнью жили многие богатые дома, но обоих Рэтлиффов подобная праздность вовсе не привлекала. Мистер Рон за долгие годы подъемы собственной компании привык к бодрому режиму. Он, по секрету, даже не любил воскресенья, когда целый день не знал куда себя деть. Частенько его скука выливалась в бурную деятельность по переустройству сада или по перестановкам в обоих гостинных. Он не жалел средств на свой большой дом, совершенствуя убранство и привозя какие-нибудь новомодные штучки. Также не жалел он денег и на свою семью. Заказывал одежду для жены, дочери и сына у лучших портных города. Выписывал для дочери каталог английской моды, желая, чтобы девушка блистала в лучших салонах города и, разумеется, нашла себе блестящего жениха. За судьбу сына он уже не волновался - мальчик вырос умным, послушным, скромным и красивым. И девушку нашел себе под стать. Единственное, что в последнее время печалило сэра Рона, так это то, что сын проводил слишком много для его юного возраста на работе, и уделял милой Мэриель непозволительно мало времени. А еще внимательного отца тревожило странное настроение юного сына. Это "странное настроение" появилось у его любимого мальчика совсем недавно. А именно - после возвращения из парижской деловой поездки. Неоднократно сэр Рон наблюдал, как сын на какой-нибудь важной встрече словно исчезал из разговора - смотрел отсутствующим взглядом перед собой, сведя красивые тонкие брови у переносицы. Или мог вдруг ни с того ни с сего заявиться домой безобразно пьяным: буркнуть, что "веселился с друзьями", и больше не отвечать на вопросы. Кстати, Рэтлифф-старший никак не мог повстречаться с этими самыми мифическими "друзьями". Сын уезжал один и возвращался один - это было странно для мистера Рона, который всю жизнь продружил с двумя соседями-одногодками. Однажды он видел, как его милый, нежный, белокурый мальчик стоял в саду - там, где непролазные заросли боярышника - и курил! Причем, курил не тонкие модные сигареты, а настоящую трубку! Тогда мистер Рэтлифф-старший еле усидел в своем кабинете, чтобы не отправиться тотчас же туда и не надрать распустившемуся юнцу уши. Но с минуту поразмыслив, мудрый глава семейства решил, что его сын и так пример всем другим в его возрасте и, в конце концов, имеет право вкусить некоторых неблагонравных вещей, просто даже ради опыта. Однако через пару дней после этого смиренного вывода сэр Рон стал свидетелем еще более неожиданного поступка сына.
В тот день они направлялись в гости к семье мисс Мэриель. Было решено выехать чуть пораньше, чтобы завернуть в центр города и приобрести подарок для юной невесты. Сэр Томас слишком долго ее не навещал, и сегодня должен был быть особенно внимателен к ней. И вот они, купив изящную шляпку, которая по мнению матери Томаса восхитительно подчеркнет синие глаза девушки, вышли из мастерской мисс Верлен. Успели сделать несколько шагов по направлению к автомобилю-такси. Вдруг их юный сын, издав полузадушенный возглас "Он! Это он!" и уронив подарочную коробку на мостовую, совершенно неприлично бросился бежать через всю площадь. Мистер и миссис Рэтлиффы так и застыли на месте, не зная что и думать: в конце концов, увидеть какого-то своего друга это очень приятно, но зачем же так кричать и бежать со всех ног, толкая прохожих? Однако, как оказалось, это еще было не самое удивительное. Они терпеливо поджидали сына посреди площади. И он, наконец, пришел. Миссис Рэтлифф на секунду стало нехорошо, когда она взглянула на ссутулившегося Томаса. Еще ни разу в жизни она не видела у него такого лица - бледного, невыразимо печального, с потускневшими глазами. Юноша казался сильно старше, и у матери вдруг защемило сердце. Она расслышала его тоскливую просьбу о возможности прогуляться в одиночестве, потом слушала возмущенный выговор отца о том, что их ждут гости, и все прогулки откладываются до прибытия на место. Слушала совершенно мертвый голос Томаса: "Хорошо. Как скажешь, отец." И вдруг догадалась... "Кого ты искал?" - спросила миссис Рэтлифф у сына. "Неважно. Мне просто показалось." - был ответ. И наверное, об этом происшествии оба, и миссис, и мистер Рэтлифф, забыли бы, если бы в тот день встреча будущих жениха и невесты прошла удачно. Но, к сожалению, такого не случилось. Юный сэр Томас уделял своей невесте не больше внимания, чем каждому за столом. А он был сегодня необычайно неразговорчив. В итоге, в завершение вечера юный Томас сидел в одном углу, грустный и молчаливый, а хорошенькая до головокружения мисс Мэриель с то и дело красневшими глазами сидела в другом углу и, из последних сил пытаясь сохранить капли достоинства, делала вид, что болтает с двоюродной сестрой и вовсе не скучает. Домой семья Рэтлиффов вернулась далеко за полночь. Томас моментально исчез в своей комнате, тогда как мистер Рэтлифф оставался некоторое время в гостинной. Сидел, устало подперев голову рукой, и ждал, когда подадут чай.
- Ты заметил? С ним что-то происходит.
Голос миссис Рэтлифф заставил седого джентльмена поднять голову. Жена уже переоделась в домашнее платье, однако, не ложилась. Подошла к мистеру Рону и опустилась в кресло напротив.
- Рон, милый. Мне почему-то страшно.
Сэр Рон улыбнулся, пытаясь обратить все в шутку:
- Да брось. Почему вы, женщины, такие странные? Чуть что - боитесь.
- Да, боюсь. Боюсь того, чего не знаю. Боюсь того, что происходит в голове моего мальчика. А ты не боишься этих изменений?
Сэр Рон потянулся и взял жену за руку. Ободряюще подмигнул:
- Дорогая, это нормально. Он взрослеет, становится мужчиной. И конечно становится более замкнутым.
- А по мне, он грустнеет день ото дня, и становится все несчастнее.
- Ерунду ты говоришь! Если ты насчет сегодня, то...
- Нет, Рон. Не только насчет сегодня. С ним что-то творится, и я не поверю, что ты ни разу не заметил за ним странностей.
- Ну, было пару раз. Но я думаю, это просто желание нового опыта и попытки попробовать новое. Это нестрашно. Все молодые через это проходят. И я верю, что милая Мэриель своим теплом и радушием заставит Томаса позабыть о всех этих поисках. О всех этих его пьяницах-друзьях. И...
Миссис Рэтлифф как-то странно посмотрела на мужа. А потом вдруг мягко качнула головой.
- Боюсь, дорогой, мы видим с тобой разные вещи. И я вижу следующее - твой сын влюблен. Влюблен сильно, и не в Мэриел. Он страдает, а это значит, любовь его несчастливая. И только мы в силах ему помочь!
Заявление жены произвело на сэра Рэтлиффа ошеломляющее впечатление. Он сжал ее руку сильнее и внимательно вгляделся в усталое милое лицо:
- Ты так считаешь? Ты уверена?
Миссис Рэтлифф задумчиво кивнула:
- Да. Я надеялась, что это пробудившееся телесное влечение к Мэриель так сбивает его с толку. Но после сегодняшнего их общения поняла, что нет. Есть кто-то еще. А бедняжка Мэриель сегодня стала жертвой этих чувств. Мне было так жаль ее.
- О, не напоминай мне об этом! Я обязательно поговорю с Томасом. Пусть объясняется за свое неучтивое поведение с несчастной девушкой. Даже не уединился с ней ни разу! Расстроил ее и ее родителей. Завтра же поговорю с ним. Заодно и попробую узнать про эту, как ты говоришь, "влюбленность".
Миссис Рэтлифф нахмурилась и почти без промедления сообщила:
- Нет. Ты не будешь говорить с ним - он вряд ли тебе откроется. Буду говорить я.
И вот дождь... Уже который день льет, словно небеса сошли с ума. Пелена за окном дымчато-серая, влажность такая, что декоративный виноградник тоже сошел с ума и решил, что он в теплом тропическом климате - полз по стене дома, цеплялся за малейшие выступы кладки, за наличники окон, за завитки балконов. Занавесил всю южную стену дома. Томасу нравилась эта минорная погода - этот постоянный полумрак, этот размеренный стук капель за окном. Чуть спокойнее становилось на душе, чуть меньше хотелось куда-то бежать, чего-искать. Кого-то. И сейчас он сидел, укутавшись с ногами в шерстяной плед, и задумчиво смотрел в залитое дождем окно. В тонких пальцах был зажат томик с рассказами, но мыслями молодой человек был вовсе не с героями Уайльда. Когда вошла мама, такая уютная и симпатичная, в домашнем теплом платье и с чаем на подносе, юный Томас порывисто скинул с ног плед, намереваясь помочь. Но был тут же остановлен ласковым:
- Сиди. Я еще молодая, не развалюсь, донеся поднос от кухни до твоей комнаты. И вообще, могу я тебя побаловать?
Она улыбалась, расставляя чашки на столике, и Томас невольно улыбался в ответ. Все же мама - потрясающая красавица, несмотря на свой возраст. Решил подыграть ей:
- Побаловать разрешаю. Надеюсь, ма, ты принесла чего-нибудь вкусненького к чаю?
Встретились кареглазыми взглядами и почти одновременно рассмеялись. Мама аккуратно налила им по чашке, подняла свою, обхватив ее пальцами. И забыла отпить - смотрела на белокурого растрепанного сына, не спеша потягивающего чай. Смотрела внимательно, и ее лицо светилось нежностью и легким удивлением:
- Ты изменился, Томас. Сильно, безвозвратно. А я даже не заметила.
Юноша оторвался от чашки, взглянул прямо в светящиеся ласкою и почему-то печалью глаза мамы.
- Ты стал совсем взрослым, мой мальчик. Мой маленький, нежный, ласковый мальчик... И когда ты успел превратиться в мужчину? Я и не заметила.
Сердце Томаса сжалось от слез, блеснувших на глазах матери. Он отставил чашку в сторону и придвинулся к ней ближе. Успокаивающе зашептал:
- Да, мама. Я и вправду уже другой. Но это не значит, что тебе надо печалиться!
И тут миссис Рэтлифф произнесла решающее:
- Печалюсь я не из-за того, что ты стал взрослым мужчиной, самостоятельным и решительным. Так должно быть. А от того, что теперь ты неуклонно отдаляешься от меня. Закрываешься. Я больше не могу читать тебя, как открытую книгу. И мне безумно печально от этой мысли.
Она ласково погладила Томаса по щеке, замечая со страхом и радостью, как загорелись его глаза. Этот огонь был незнакомым и даже мятежным, и миссис Рэтлифф неожиданно поняла - она боится того, что сейчас услышит.
- А ты хочешь меня "читать" как раньше?
- Да, дорогой. Но не из любопытства и прихоти, а из желания тебе помочь. Я вижу, ты страдаешь, и мне кажется, я смогу...
- Мне никто не в силах помочь, мама. Лишь один человек может, но он даже не догадывается о моих страданиях.
- Боже, дорогой, но кто причинил тебе такую боль? Надеюсь, это не Мэриель?
- Нет, ма. Это, конечно, не Мэриель. Это... другой человек. Думаю, этот человек уже решил забыть о моем существовании. А я вот тут скулю и плачусь, как последний дрянной актеришка из драмы!
Теперь миссис Рэтлифф по-настоящему испугалась. Все в ее сыне, начиная от жесткого тона, блеска темных глаз, манеры разговора, трагично опущенных уголков губ - все это казалось ей непонятным, чужим. Но она должна была пойти до конца, поэтому как можно спокойнее попросила:
- Прошу, расскажи мне все, сынок.
Томас из последних сил попытался унять дрожь губ и пальцев. Отпил из чашки, совершенно не ощущая вкус чая. Откинул прядь белых волос с лица и даже попытался улыбнуться. Но тут мама ласково коснулась его щеки и... Словно прорвав крепкую, давнюю, раздражающую плотину, полились из него слова, мысли, чувства. И не было страха.
- Мама, я никогда не думал, что можно встретить человека и понять за считанные минуты, что ты, наверное, никогда не сможешь с ним расстаться. Нет, конечно я смог. Я даже по глупости решил, что так будет лучше для всех. Проще. Вот только я не ожидал, что этот самый человек поселится в моей душе, в моих глазах, в моей голове и будет продолжать разговаривать со мной, смотреть на меня, смеяться своим звонким голосом, точно он тут, рядом, и мы не разделены тысячами километров... Мама, я всегда делал так, как подсказывал мне ум и чувство воспитания. Я считал, что только поступая "правильно" можно прожить достойную жизнь. Достойную моего отца и его имени. И повстречав этого человека, я решил, что все же "правильно" будет пойти своим путем. Мы слишком... слишком разную прожили жизнь. Мы слишком непохожи, может, слишком робки. И поступил "правильно". Мама... Я ошибся. Я вижу его везде. Когда ложусь спать и закрываю глаза, я вижу его лицо, склоненное надо мной. Когда я просыпаюсь - слышу его тихий голос, желающий мне доброго утра. Когда сижу на деловой встрече, слышу его звонкий окрик, вызывающий меня на улицу. Иногда я подхожу и смотрю из окна на прохожих, и грущу, потому что не нахожу его, сумасшедшего и распугивающего голубей. Я знаю его всего один день. И точно целую жизнь. Мама, я скучаю по нему и отчего-то уверен, что и он скучает по мне. Откуда-то я знаю, что разбил ему сердце, выбрав дорогу домой вместо дороги рука об руку с ним. Он видится мне везде. Помнишь сегодня? Площадь? Мне показалось, в толпе мелькнули рыжие волосы. У него, мама, они совершенно рыжие! Чудесные! И я побежал. Точнее, ноги сами понесли. Но это был не он. Я хотел исчезнуть с сегодняшнего вечера у Мэриель и исчез - думал о нем, далеком, вспоминал нашу прогулку по городу. Мама, мамочка... Мне снятся сны. В них мы ласкаем друг друга, целуем, шепчем слова признания. В снах я смотрю в его синие искристые глаза, и он обещает, что все будет хорошо. Что мы будем вместе, обязательно. Когда-нибудь. И знаешь, я ему верю. Как можно не поверить, слушая его? Ах, да, я не рассказал тебе? Когда он звал, я не поверил. Смешно... А теперь верю в сны.
Замолчал. Несколько долгих минут сидел, раздумывая над тем, как бесполезны и смешны его признания в пустоту. Тишину прервал севший голос миссис Рэтлифф:
- Ты больше ни разу не видел... его?
Томас лишь мотнул головой:
- Нет. Я не знаю ничего о нем - ни фамилии, ни адреса, ни... Хотя, нет, знаю! Знаю место, где он бывает и что очень дружен с хозяином того заведения. Но месье Курве отказался сообщать его адрес.
Миссис Рэтлифф с минуту смотрела на прячущего глаза сына, а потом решилась. Достаточно твердой рукой приподняла его голову за подбородок и заставила смотреть на себя.
- Бывает так, сынок, что кому-то в этой жизни дается все - и богатство, и ум, и здоровье, и красота, и любовь. А бывает, что лишь половина из этого. Но человек должен быть доволен и этой половиной - в противном случае, бог может лишить всего. Ты умный, красивый, здоровый, успешный. У тебя есть все для счастья. Но не любовь. Мне жаль, что твое сердце выбрало юношу, а не девушку. Но в то же время я счастлива, что ты наделен такой свободой ума и души. Однако, те кто любит тебя, те кто был все эти годы рядом, вряд ли обладают такой же свободой. Я не обладаю. А отец твой... Он умрет, если узнает о том юноше.
Миссис Рэтлифф неожиданно поняла, что сказать то, что она собирается сказать, будет непросто - сын смотрел так, словно ему выносили приговор о смертной казне. Но долг жены и матери, такой, каким она его видела, заставили продолжать:
- Томас, прошу, умоляю, не говори отцу. Никому не говори! Это... это твое чувство должно остаться только с тобой. Этот твой рыжеволосый должен жить только в твоей памяти. Если хочешь, я даже упрошу Рона отпустить тебя на день-другой, чтобы ты простился с этим юношей. Но обещай, что вернешься! Обещай, что женишься на Мэриель и забудешь тот день в Париже!
Сердце Томаса забилось где-то в горле, перед глазами вдруг вспыхнуло и пропало яркое видение - он, в кругу семьи, рядом красавица Мэриель и их общие дети. Большой дом, огромный сад... Жизнь в достатке и спокойствии. И он сам, иногда раз в несколько месяцев уединяющийся в тенистой прохладе сада, чтобы вспомнить прогулку по далекому весеннему городу. Прогулку, которая показала, какой мимолетной и вечной бывает любовь.
- Хорошо, я согласен, мама. Я хочу поехать на два дня в Париж. Через две недели, как только подпишем соглашение с подрядной компанией, я освобожусь. И сразу уеду. Но даю слово, что вернусь.
Часть 8. Заключительная. читать дальше Сэр Томас плохо помнил, как добирался до места назначения. Дорога из Лондона в Париж промелькнула точно в тумане, хотя длилась несколько томительных часов. Он пару раз вполне серьезно думал о том, чтобы повернуть назад, не усложнять им обоим жизни. Он думал о них, замерев у окна трясущегося поезда. Он думал о них, бродя точно привидение по палубе величественного парома. Он замирал с чашкой кофе, смотрел сквозь людей, грустил над остывающей тарелкой с яичницей и не знал, зачем он все это затеял. Что он скажет Адаму, когда его увидит? Что скучает по нему до слез, но никогда не осмелиться жить свободно, как тот живет? Зачем это Адаму? Вряд ли ему нужен подобный ответ. Да и разве ему не будет лучше без такой вот обузы как он, Томас? Он же не сможет приспособиться к тому миру, в котором рыжий возлюбленный чувствует себя, как рыба в воде! Чем он, Томас, будет заниматься в Париже без связей отца? Сможет ли влиться в компанию Адама и не стать предметом шуток и взглядов искоса? Как переживет отец, узнав о таком выборе сына? Нет. Отцу лучше вообще не знать. Может сказать, что он влюбился в другую девушку, и... Кусал губы, стыдясь таких своих трусливых мыслей. Нельзя так. Ни папа, ни Адам не заслуживают лжи. Уж если рубить, так с плеча. Пусть отец от него откажется - Томми не сомневался, что так и будет - пусть семья невесты ославит его на всю Англию, пусть имя Рэтлиффов, древнейшее в Англии и всегда произносимое с уважением, будет вывалено в грязи, но он не станет лицемерить и прятаться. Такой как Адам никогда не примет это. Стоило сэру Томасу подумать о рыжем друге, как сердце сладко замерло в груди, а потом затрепыхалось, предчувствуя встречу. Томас даже глаза прикрыл, представляя как кинется, распахнув руки, к Адаму. Как повиснет на крепких ладных плечах, как заглянет в синие блестящие глаза. А потом спуститься взглядом на прихотливо изогнутые, невинно-веснушчатые губы и потянется за поцелуем... Какой страх? Какие жертвы? А что если это и есть та самая "многоликая любовь", о которой он читал в исторической литературе? Обликами которой наслаждался в поэзии? О которой много раздумывал, мечтал о ней, хотел свершать великие дела ради нее? Могучие короли сверхдержав под покровом ночи, рискуя жизнью, спешили к своим возлюбленным. Брали целые страны войной, чтобы положить дары к ногам тех, о ком ночами кричала плоть. Античные герои спускались в ад, поднимались на небеса, пересекали весь белый свет, чтобы коснуться тех губ, о которых грезили. Да, все эти истории не всегда имели хороший конец, но... Жизнь тоже кончается смертью, однако это не мешает мечтать о счастье и удовольствии. И Томас спешил через весь город. Торопил водителя такси-автомобиля. В некотором замешательстве искал улицу, где находилось кафе месье Курве. Почему-то юному англичанину казалось, именно оттуда стоит начать поиски Адама. Что-то вроде интуиции вело его, и когда день перевалил за половину, сэр Томас робко ступил на порог "Рассеянного света". Сердце прыгнуло куда-то к горлу, а во рту стало как в пересохшем колодце. Он судорожно разглядывал немногочисленных посетителей, отчаянно ища золотистую гриву волос. Выдохнул только когда не нашел таковую и на дрожащих коленях направился к барной стойке. Мистер Жан если и удивился неожиданному английскому гостю, то не подал виду. Приветливо улыбнулся слишком бледному юноше, судорожно жмущему неизменную шляпу в руках, и любезно предложил столик. Томас был так растерян, что зачем-то согласился. Последовал за хозяином, сел туда, куда проводили, уставился невидящим взглядом в меню. Он никак не ожидал, что будет так сложно - в мечтах его он запросто интересовался у месье Жана адресом Адама и уходил, точно крыльями несомый. А в реальности даже не смог рта открыть - представлял, что наверняка подумает о нем Курве. " Приехал из другой страны за добавкой. Принесся собачкой, желая еще французской любви!". Юноша даже неприлично ругнулся на самого себя за странные мысли и непреодолимую робость. Отложил меню и приготовился сорваться с места, как неожиданно перед ним возник месье Жан.
- Что изволите, сэр? Время обеда. Есть фирменные супы, а также потрясающий жульен. Еще имеется...
- Благодарю, месье Жан. Но я пришел не обедать. Я хотел бы увидеть... Адама.
Голос на имени возлюбленном предательски дрогнул, и Томас сжал покрепче кулаки, точно это могло помочь удержать самообладание. Заглянул своими большими глазами в добрые глаза месье Жана, и грустно улыбнулся:
- Вот видите... Я ушел тогда, а теперь снова здесь. Он оставил меня в тот день, не дав шанса рассказать о моих чувствах, мыслях. Это было несколько жестоко с его стороны. И теперь я все же хочу поговорить с ним! Помогите мне, месье Курве! Вы же знаете, где он?
Достойный хозяин несколько томительных секунд молча разглядывал своего непростого гостя, точно раздумывая, помочь или прогнать. Но сэр Томас вовсе не обижался - он сразу понял, что Курве точно отец Адаму, и будет до последнего действовать в его интересах.
- Томми, вы уверены, что вам есть, что сказать Эди? Вы уверены, что поведаете ему то, что он хочет услышать? Поскольку в противном случае я просто не стану помогать вам, уж простите!
Внутри юноши все сжалось от странного коктейля эмоций. Курве назвал его так, как называл только Адам, а значит художник говорил о нем с месье Жаном! Не забыл. Думал о нем. Вспоминал... Но омрачало радость то, что Томас в самом деле так и не решил, что же он хочет от этой встречи? Какое решение он озвучит художнику? Им двигало безумное желание видеть рыжего юношу, коснуться его, поцеловать, услышать его смех, его мелодичный голос. Ему хотелось прижаться к широкой и сильной груди, и больше ни о чем не думать. Безумный, безрассудный, эгоистичный план настоящего глупца, потерявшего голову от самого беспощадного чувства на земле. От любви.
- Томми, вы поймите. Я люблю Адама как сына, знаю о нем много больше, чем вы. Он может казаться легкомысленным и непробиваемым, но он творческий человек! Он раним и впечатлителен, и его влюбленность напоминает ураган. Он забирает и владеет безраздельно, но и сам слепо отдается в безграничное владение. Ему нужно все без остатка, но и его щедрость не знает границ. Готовы ли вы быть рядом с таким человеком? Не испугаетесь ли вы силы его чувств? Я не хочу, чтобы его сердце снова было разбито.
Сэр Томас слушал и не слышал. Перед его глазами уже происходила их встреча - с объятием, как он видел, со сладким поцелуем. Он понял, что месье Жан знает, где Адам, и сейчас от нетерпения волновался и пропускал мимо ушей слова мудрого хозяина. Взмолился, не в силах терпеть:
- Прошу, месье Жан! Он же говорил обо мне, так? Значит, он тоже хочет меня видеть. Прошу, не препятствуйте! Приведите его или скажите мне адрес. Мне нужно увидеть его!
Глаза хозяина странно блеснули, а уголки губ грустно опустились. Он вдруг строго посмотрел из-под густых бровей и неожиданно отчитал юного аристократа:
- Да. Он безусловно хотел вас видеть. Только о вас и говорил! А еще... В тот день, когда вы сбежали отсюда, даже не попытавшись хоть что-то предпринять для вашей встречи, он сидел вон за тем столиком, за углом. И все слышал. А потом плакал, упрекая самого себя, что дал вам свободу выбора. Пил с неделю свой обожаемый абсент и плакал, а я нянчился с ним, как с ребенком, заставлял есть и спать. Я не хочу видеть его таким снова. Так что, мистер Рэтлифф, либо сделайте правильный выбор на этот раз, либо уходите сейчас же.
Замолчал. Сурово смотрел на юношу, обреченно догадываясь, что тот не уйдет. Белокурый господин упрямо вскинул голову и с вызовом бросил:
- Так вы позовете его? Или мне самому весь город перерыть?
* * * * * *
Когда Адам возник на пороге комнаты, большой и полупустой, любезно предоставленной месье Жаном, Томас вдруг обнаружил, что не может и с места сдвинуться. Идиллия с жаркими радостными объятиями рассеялась и осталась действительность, в которой они стояли в десятке шагов друг от друга и бесконечно долго не могли сделать первый шаг. Томас не видел лица Адама в сгущающихся сумерках гостинной, но тот его, видимо, видел лучше. Поэтому спустя пару минут молчания тихо сообщил:
- Ты выглядишь неважно. Осунулся и побледнел. Нельзя так, Томми.
Томас с трудом сдерживал дрожь голоса, когда совершенно невпопад ответил:
- Прости, что я ушел тогда. Я совсем не думал, что делаю. Как дурак все спешил на ту проклятую встречу. А самую важную в своей жизни встречу прошляпил...
Адам, наконец, сделал неуверенный шаг с порога. Потом еще и еще. Остановился в паре шагов от англичанина, держа руки в карманах старых штанов. И Томас чуть не застонал в голос, когда заметил разительные изменения в любимом. А Адам продолжал:
- И вообще ваш Лондон тоскливое место. Солнца мало, дождь без просвета. Неудивительно, что вы там сидите во всяких клубах, спуская от тоски денежки.
Томас не верил ни своим глазам, ни своим ушам. Порывисто шагнул к Адаму, желая коснуться красного длинного рубца на ключице, но парижанин вдруг шарахнулся как от чумы, отошел к стене. Прислонился спиной, взглянул исподлобья, так и не вытащив рук их карманов. Но Томас не собирался сдаваться. Встал перед художником, теперь уж наверняка отрезая ему путь к бегству. Кровь шумела в ушах, а голос сам по себе повысился, когда он задал следующий вопрос:
- Ты был в Лондоне? Когда?
Спокойный ответ, глядя глаза в глаза:
- С неделю назад. У тебя роскошный дом, Томми. И потрясающая семья.
Пол вдруг точно живой пополз из-под ног. Томас пошатнулся, взмахнув белой рукой, но Адам в раз подхватил. Поспешно привлек к себе, бережно прижал белокурую голову к плечу.
- Ну, ты что, хороший? Ты что так реагируешь! Не пугай меня, малыш. Я же не переживу, если с тобой что случиться.
Несколько секунд они так и стояли. Адам у стены, а Томми в его крепких объятиях. Сквозь тонюсенькую рубашку англичанин чувствовал жар кожи художника и никак не мог привести разбежавшиеся мысли в порядок. Адам видел его дом. Видел его семью. Он поехал за ним в Лондон, тоскуя и надеясь на встречу. Он искал его в городе, а потом смотрел на его богатство и достаток. Видел важного аристократа-отца, роскошную сестру на выданье, их особняк, который видно издалека и которому почти уже сотня лет... И уехал, разбитый и потерявший надежду, так и не показавшись. Томас ощутил, как закипают слезы на глазах от понимания, почему Адам так сделал. Прикусил губу, пытаясь не закричать от безысходности, отчего-то уже догадываясь, чем закончится их встреча.
- Маленький мой. Ну, не грусти! Посмотри на меня, поговори со мной.
Нежный шепот забирался под кожу. Рвал жилы, нервы, не давая нормально вздохнуть. Томасу казалось, что если он сейчас посмотрит в синие глаза, то рассыпется на месте на части. Упадет тысячами жалких осколков к ногам художника. Но желание видеть это лицо, эти губы пересилило. Запрокинул голову. Синие глаза влюбленно светились из-под пушистых рыжих ресниц. Золотые непослушные прядки висели на лице, и Томас протянул тонкие пальцы, по-свойски заправив их Адаму за ухо. А потом с содроганием опустил взгляд на свежей болезненный рубец на ключице.
- Кто это сделал?
Адам легкомысленно хмыкнул:
- Мои нетерпеливые кредиторы. Я задолжал им сумму, и они вот решили меня как картину разукрасить тростями. Не жалей меня, я сам виноват. Забыл, что время это нетерпеливый господин. Ему бы все и сразу.
Томас коснулся дрожащими пальцами покрасневшей кожицы у ранки. Провел по ключице, забираясь пальцами под ворот свободной рубашки. Он не хотел думать о том, что где-то на этом красивом теле есть еще такие красные полоски - от этого поднималась незнакомая удушающая ярость, хотелось все крушить, рвать голыми руками. И сквозь этот шторм эмоций он вдруг услышал:
- Поцелуй меня...
Адам подставил свои красивые губы, опустил глаза, жмурясь от предвкушения точно огромный рыжий кот. И англичанин задрожал от желания. Скользнул пальцами в густые волосы, притянул его голову к себе. Взглянул темными горящими глазами и ответил, нисколько не стесняясь своей откровенности:
- Если бы ты знал, как долго я мечтал об этом.
Соприкоснулись губами. Сначала нежно, бережно, ловя дыхание друг друга, вкус губ, подглядывая из-под ресниц. А потом сорвались. Пили друг друга, точно утомленные жаждой путники, сплетались языками, покусывали, крали воздух друг у друга до пятен перед глазами. Томас практически лежал на Адаме, прижав его к стене. Руки художника гуляли по телу белокурого юноши, сминая отутюженную рубашку, с трудом удерживаясь, чтобы не задрать ее. Когда оторвались друг от друга, то задышали тяжело, точно после быстрого бега. А потом сэра Томаса прорвало.
- Почему ты поступил как я? Я тогда тоже ушел, не зная что думать и делать. Ты дал мне свободу выбора, но... Я оказался не готов решать в считанные минуты! Понимаешь? А теперь ты сам так поступил! Был в Лондоне, видел меня и ничего не сделал. Почему? Почему не показался мне? Почему так же сбежал? Ты хоть знаешь, что я думал о тебе постоянно? Видел тебя везде? Как ты мог не показаться, черт?! Ты свободнее, смелее меня. Я думал, ты ничего не боишься!
Он даже не заметил, что уже кричит. Сжимал рубашку Адама в кулаках и несильно встряхивал его. А тот чему-то улыбался. Не вырывался, не оправдывался, а тихо улыбался, ожидая когда "иссякнет буря".
- Ну и что, что у меня такой дом! Ну и что, что я наследник отца? Мне все равно. Я брошу все это к твоим ногам! Я забуду свою фамилию, своих родителей. Я буду как ты, безродный и бездомный. Свободный от всего и всех. Ото всех, кроме тебя. Я хочу быть с тобой, Адам. Каждую минуту. Я ни от кого не терял так голову, как от тебя. Ты мне веришь? Не молчи. Скажи, что веришь!
Последние слова походили на мольбу, но Томасу уже было все равно. Он прижимался к крепкой груди, стараясь чувствовать теплое желанное тело. Он обхватил длинную стройную шею любимого и шептал ему в губы такие слова, которые никогда никому не осмелился бы сказать. И Адам слушал. Глаза его странно блестели, а объятия, удерживающие белокурого господина на талию, постепенно слабели. И вскоре Томас перестал бушевать, умолк, понимая, что художник не хочет слушать его. Стоит и размеренно дышит, смотрит раненными глазами. И тогда в груди Томаса разлился страх. Адам ласково провел по спутанным белым волосам. Потом скользнул длинными пальцами по скуле, задержался на подбородке. Долго смотрел на аккуратные розовые губы, а затем нежно поцеловал. Не дал углубить поцелуй, отвернул голову. Молчал некоторое время, глядя на сумеречный город за окном, а потом перевел уже успокоившиеся глаза на сэра Томаса.
- Я уезжаю,Томми. В Америку. Уплываю за новой жизнью, за новым счастьем в Новый Свет. Мне нельзя здесь оставаться по трем причинам. И я не останусь.
- Я поеду с то...
- Тсс...
Накрыл теплой ладонью губы Томаса. Улыбнулся почти без печали:
- Меня преследуют кредиторы и постоянная жажда абсента. Я чувствую, что стал зависим от "зеленого змея", как многие на Монмартре. Я бегу от них. Спасаюсь от своих недругов и друзей, которые не отпустят меня из своей компании, пока я не растеряю весь свой дар и не превращусь в вечно галлюцинирующее подобие человека. Бегу от нищеты и голода. Я бегу от погибели, Томми. Не знаю, что ждет меня в Новом свете - может, сгину там, а может преуспею. Но я буду законченной сволочью и эгоистом, если позволю разрушить тебе свою жизнь и бежать от того прекрасного и важного, что тебя ожидает.
- Ты не посмеешь меня оставить... Я могу дать тебе денег! И я не бегу ни от чего. Я пришел к тебе, чтобы...
- Попрощаться. Это очень правильно, я тоже хотел тебя видеть и мучился, что не коснусь тебя перед дальней разлукой!
- Адам, ты несешь чушь. Не будет никакой разлуки. Я не собираюсь возвращаться! У меня там нет ничего, без чего бы я не смог жить! А вот ты...
- Ты забудешь меня. Пройдет время, и забудешь, излечишься. А "там" тебя ждет достойный отец, чье дело ты будешь вести к процветанию, сестра, которой нужна добрая слава вашего имени, дом, в котором родятся твои дети, сад, где ты будешь гулять с любимыми охотничьими собаками. Там твое будущее, Томми! И в какой бы мере я "ничего не боялся", я никогда не осмелюсь лишить тебя такого будущего.
- Замолчи, глупец! Ты - мое будущее. Я хочу гулять рука об руку с тобой! Я не отпущу тебя никуда, ты слышишь?
Прижался теснее к Адаму, сжал объятия крепко-накрепко, так, что уже не могли различить, чье бьется сердце, чье дыхание, чья дрожь. Казалось, время вдруг замерло, словно заинтересовавшись, что это за беседы ведутся о нем. Что могут знать обычные люди о времени, которое им выделено?
- Будущее... Кто знает, может мы когда и встретимся, малыш. Я говорил, что верю - ничего в мире не бывает просто так, все имеет свое значение. Тебе и цыгане это скажут. Кстати. Я принес тебе картину! Ты, наверное, уже и позабыл о ней. А я никак не мог с ней расстаться - все-таки единственное, что осталось мне от тебя. Но сегодня я отдаю ее тебе, она вон там, у стены. Только... прошу, не смотри сразу. Когда будешь дома посмотри, хорошо?
Томас машинально кивнул, впадая в нечто сродни трансу. Рука Адама, гладящая его волосы, успокаивала, усмиряла. И он старался дышать спокойнее, по-настоящему сходя с ума, но и понимая, что ничего не изменить.
- Пора прощаться, малыш...
Нежные небесные глаза исследовали худенькое лицо англичанина через непокорные упавшие пряди. Сильные руки расплелись и выпустили из объятий. Он улыбнулся чувственными губами и подмигнул, по-мальчишески задорно. Красивый... И уже ускользающий, точно призрак, спешащий к другой жизни. Замер на секунду на пороге, словно задумался о том, что забыл сказать. А потом зажурчал смехом:
- Забыл сказать. Ты очень смешной и важный, Томми, когда во фраке. Эдакая сорока с белой грудкой. И как тебя слушаются все эти мануфактурщики? Я зацеловал бы от умиления.
Подмигнул и шагнул с порога, мелькнув золотом волос. Прощай... Прощай.
И пусть тебя хранит моя любовь.
* * * * * *
Сегодня утро Томаса выдалось особенным. То ли от того, что погода радовала теплым солнышком, то ли от того, что он, наконец, сподобился записаться в клуб по конному поло, но душа звенела в предвкушении чего-то необыкновенного и прекрасного. Он вылетел к завтраку, удивляя домашних своей бодростью и отличным настроением. Мама счастливо улыбалась, отвыкнув от такого сына, и с недоверием смотрела на его блестящие задором глаза. Отец тихо смеялся его шуткам, ощущая, что "камень с души свалился" - достойный джентльмен уже около двух месяцев места себе не находил, не понимая, что стряслось с его любимом активным сыном. Тот был таким вялым, неразговорчивым и мрачным, что перепугал все благополучное доселе семейство Рэтлиффов. Сэр Рэтлифф с женой тайком от Томаса думали даже обратиться к врачу, подозревая какую-нибудь болезнь. И вот - счастье! Его мальчик возвращался к жизни. Возвращался к семье. Они дружно позавтракали, а потом разошлись по делам. Был выходной, и поэтому "дела" у всех были приятными и необременительными. Томас собирался к обеду быть у Мэриель, и сейчас, пока осталось время, решил прогуляться по саду. Шел, жмурясь от солнца, закатав рукава рубашки до локтей. Теплый ветер обдувал лицо, игрался с распушившимися волосами, залазил под ворот рубашки, приятно обдувал голени ног. Небо было пронзительно синим, а сад сочно изумрудным, и Томасу вдруг захотелось сделать то, что сделать раньше никак не решался. Стремительно вернулся в дом. Пробежал через длинный прохладный коридор до своих покоев. Залез в огромный сундук с личными вещами и бережно достал увесистый сверток. Почувствовал как словно иголочками закололо пальцы, когда коснулся драгоценного и тщательно спрятанного подарка. Улыбнулся, предвкушая нечто чудесное. Ведь не зря Адам просил смотреть картину только после возвращения домой - знал, что Томас будет тосковать. Неспешно направился обратно в сад. Опустился на широкую скамью с витыми ножками и спинкой. Огляделся по сторонам. Его любимое место в саду: деревья образовывали нечто вроде грота, склоняясь верхушками, переплетаясь между собой, замертво сцепившись ветвями. Образовывали вечную тень и сохраняли прохладу даже в самый жаркий и душный день. Томас удобно откинулся на спинку скамьи и положил свернутую в жгут картину себе на колени. Пару минут собирался с духом. А потом развернул. И ахнул. Удивленно распахнул глаза и даже слегка приоткрыл рот. Что это, черт возьми? Что это значит, Адам? Пораженно рассматривал виртуозную работу. Чувствовал, как сердце колотится, как улыбка растягивает губы из-за гордости за своего любимого. Только в его голове могло родиться такое непонятное чудо! Только он мог набраться смелости и нарисовать нечто из области снов. Словно зная, что это еще не все, сэр Томас перевернул холст. И конечно, обнаружил послание от рыжего далекого возлюбленного. Прочитал его несколько раз, точно стараясь выучить наизусть. И снова взялся рассматривать творение Адама. "Помнишь, я говорил, что цыгане научили меня гадать. Помнишь, я говорил, что сразу почувствовал, что должен остановить тебя. Помнишь, как ты следовал за мной, не опасаясь, не боясь, точно зная, что так и должно быть. Ничто не кончается в этом мире. Все имеет продолжение. Мне снятся иногда странные сны, и мы смотрим в них друг на друга. Смотри же на мое творение и знай - мы снова когда-нибудь встретимся. Твой Адам." С холста на Томаса смотрел юноша с его чертами лица. Похожий невероятно, но и неуловимо чем-то отличающийся. Линии были нежные, изысканные, вся картина была точно пронизана светом. Воздушность, парение, безграничный талант и трепетность руки художника присутствовали тут. У молодого человека на картине была странная стрижка - выбритые виски и очень длинная пушистая челка. Его одежда выглядела несколько непривычно, особенно массивные ботинки с невозможно толстой подошвой. Сидел, скрестив ноги по-турецки, а на коленях у него размещался струнный инструмент, похожий на гитару. Он был сосредоточен на игре и трогательно серьезен. К нему со спины прижимался другой молодой человек - было видно только его черноволосую голову, которая покоилась на плече музыканта. Покоилась расслабленно, доверчиво, слепо. Словно так и должно быть.
Сэр Томас снова счастливо улыбнулся. Свернул картину, отложил в сторону и закрыл глаза. В душе тихо играла музыка...
Вот смотрю я на Адама, такого ослепительно красивого, серьезного, похудевшего, в модном прикиде и чувствую, как сжимается сердечко. Я волнуюсь. Волнуюсь за него. Читая последние интервью, пусть беглые, не слишком подробные, вижу как непросто начинать ему все сначала. Знаю, что многие скажут - почему сначала? У него все есть для успеха: два альбома, поклонники, известность, пусть и скандальная. Хочется радостно закивать - да, есть! И да, все теперь будет круто, и он поднимется туда, где ему давно место! Хочется, да вот только никак не получается. Я много читаю. Социальные сети - настоящее чудо и безумный кошмар. Такая концентрация чувств людей, их эмоций. И самое пугающее во всем этом, что читая их безусловно честные и искренние мысли, ты невольно начинаешь замечать - твои собственные мысли чувства и мысли вдруг заменяются чужими. Безумно раздражает это осознание. Ну, точно тебе кто в голову залезает и твердит тебе одно и то же, и не твое. И вот я уже "вижу" в Адаме какую-то непонятную и несвойственную ему холодность, отстраненность и расчетливость. "Чужие глаза" и "надменность", "злость на старых фанатов" и прочее, и прочее. И вроде бы я даже не особо поддаюсь самовнушению и мозгоштурму, но... Но хорошо, что можно отойти от планшета, пообщаться с друзьями, послушать музыку и т.д. А потом вернуться и увидеть его, все такого же обаятельного, дружелюбного, милого, большого и ОСТОРОЖНО открывающего нам секреты эры 3. Опять же, кто-то скажет "почему осторожно"? Для меня это странный вопрос. Мы все знаем, что он оставил прошлый лейбл, что ушел к небезызвестным воротилам муз.индустрии - неужели кто-то реально думал, что все останется по-прежнему? Малые залы, камерная близость со зрителями, друзья-музыканты, которые на раслабоне не всегда успевают уследить за изменчивым настроением солиста? Прийти в лейбл, который работает с СУПЕР-звездами, вкладывая в них СУПЕР- средства, пойти за СУПЕР-целью и... оставить все как прежде? Но мы видели это "прежде"! Оно конечно ославило Адама на весь земной шар, но если задать честный вопрос: кто такой Адам Ламберт? Что вы услышите в ответ? Да сами вы что скажете? Только будьте честны. Честны перед собой до конца. Пожалуй, я даже не буду озвучивать, то что и так понятно - American Idol, поцелуй на AMA, песня WWFM. Ну, ладно, еще теперь Квинберт. И вот интересно, Адаму нравится ТАКОЕ его описание как артиста? Наверное, он в диком восторге. Ни слова про ЕГО музыкальные заслуги. И только не говорите мне про Trespessing. Это мы, реальные фэны, знаем про 1ю строку Billboard, а обычные смертные кроме двух песенок, которые пару раз слышали по радио, и знать не знают про этот альбом. Далее, про его "осторожность". Бенд. Про это многое сказано, болезненного, несправедливого с обоих сторон. Но хочется спросить. Вот мы все читаем его твиты о Мадонне, Бейонсе, о новой песне, клипе, о Квинберте и т.д. А теперь представьте себе среди этой "мегасуперзвездного пафоса" вдруг твит: "Мой бенд состоит из:... И да, Томми не будет." Как это будет выглядеть? Это словно признаться на весь мир, что... Короче, Адам сейчас "не в том месте, и не в то время" чтобы говорить такие вещи. Он - это и есть он. Артист Адам Ламберт. По идее он вообще должен получать и отвечать на вопросы только о себе и новом альбоме. Но ему милые адоммисты отлично продемонстрировали, что нет - он "не совсем главный". Вообще, касательно известности - не знаю, будь я на его месте, я бы давно отчаялась. Он ведь целую жизнь на сцене. В его возрасте большинство звезд уже либо достигают мировой известности, либо... обреченно принимают свое поражение и сидят в родной стране, строгая кантри-песенки И кстати, его желание признания - это вовсе не преступление! Это не "хождение по головам" - он никого не предавал, не подставлял. Он один. Один Адам Ламберт, который ОДИН пришел на Американ Айдол и вскружил голову миллионам. Один такой, Адам Ламберт, который покорил своим голосом и харизмой, и к нему не было приставки Адам Ламберт и группа "....". Хотя о чем я? Многие Айдола и не смотрели. Многие увидели его на любимейшей Fever, ну или...не увидели Им сейчас, конечно, тяжелее всех. Только вот причем здесь артист Адам Ламберт? Глядя на Адама, я понимаю его желание славы. Это неплохо и нехорошо - это естественно для любого артиста. Вот спросите самого неопытного в любом занюханном Доме культуры - каждый скажет, что хочет большего. Наш же стоял на сцене с самими Квинами и смотрелся ОХРЕНЕННО! А ведь реально - многие бы отказались от такого союза, только чтобы не выглядеть бледной тенью на фоне памяти Фредди. А наш не струсил. Зажег на весь мир. Но мы уже и не помним об этом - зачем нам теперь его лайвы без Томми? Так было больно читать это. Хотя теперь, по прошествии недель, уже небольно. Просто понятно, что мы любили несколько разное в его выступлениях. Вообще, оставим эту тему. Вернемся к нему, Адаму Наш трудоголик, смелый и ни на кого не похожий. Он получил столько злобы от прессы и простого люда, но при этом остался позитивным улыбакой. Да, он безусловно подстраивается под "правила игры" - современное звучание, модные "примочки", простота для зрителя (который боится и ненавидит "слишком непонятное") - это меня тоже немного подрасстроило. Но зато безмерно порадовали тексты песен. Да, быть может, он не все писал сам, но он будет исполнять эти творения живьем на шоу, и вот тут-то мы узнаем, что ему близко. О чем он нам хочет рассказать. О каком себе? Так вот, о моей печали... Не могу избавиться от ощущения, что он ставит для себя огромные цели. Забывая, что мир хоть и притворился, что стал терпимее и добрее, все же не так терпим, как кажется. И я боюсь... Боюсь тысячи вещей. Что синглы затеряются, что просмотры низкие, что альбом не станет мега успешным, что ему не дадут средств на тур, что он отчается, что устанет, что смирится, потеряет время в одиночестве, что его будут продолжать мучать вопросами о его ориентации, что... Я люблю его всем сердцем. И мне хочется ему самого-самого добра! Исполнения всего того, что он задумал. И мне хочется говорить с людьми, так же переживающими за него, верящими ему. Хочется делиться страхами и радостями(хах, сначала написала "стразами") Надеюсь, здесь еще есть такие.
Пысы: напоследок хочется заметить - он превратился в потрясающе красивого мужчину. Стал спокойнее, рассудительнее, но сохранил мальчишеское очарование и невероятную притягательность, энергетику. Да? О да, знаю, вы согласитесь....
Вечернее настроение... Черт, что-то так грустно после статьи в журнале NOTION MAGAZIN. И так жалко Адама. Я и так видела, что он взрослеет, и очень быстро последнее время. А после нее кажется, что он из веселого, шебутного, немного развратного и открытого мальчишки, превращается в сильного, очень серьезного и одинокого мужчину. Почему-то вспомнился один из всадников в Мастере и Маргарите… Надеюсь все не так грустно, и это просто вечернее впечатление от статьи
Чувствуется, конечно, что ему тяжело дается одиночество. А кому не тяжело, когда уже за тридцать?мне больно думать о том, что он приходит в пустой дом. Больно думать о том, что тексты стали минорнее... Это как говорят - для прекрасного творчества нужно как следует пострадать. Так вот, я не хочу этого. Уже два моих друга по переписке на фикбуке, оба бывшие фэны Майкла Джексона(пришедшие в гламберты от того, что увидели схожую энергетику и отдачу) находят их с Адамом судьбы все более похожими. Необычный ребенок, ворвавшийся в славу, оставшийся одиноким на этой вершине - не хочу такой судьбы нашему солнечному рыжему. Хочу, чтобы он улыбался,светился как прежде.
Неплохо, неплохо А вот это видео мне даже больше нравится, чем оригинал. Здесь лучше акцентируется внимание на отдельных персонажах, и не так мельтишит.
Не знаю, для чего я это пишу здесь - все уже высказано, обдумано и обмусолено, но почему-то все же хочется сказать пару слов. Когда я только познакомилась с Адамкойпоначалу не было желания искать какие-то сообщества, друзей по интересам и прочее. Взрослый человек я, вроде. Зачем это все? Так мне думалосьНо потом вдруг его стало мне мало - Раша не щедра на инфо о нем, поэтому я пропадала преимущественно на его сайтах иностранного происхождения. Потом уже наткнулась в гугле на кусочек интервью из Дейри. Зарегилась, правда уж и не помню сейчас того ника и пароля, и счастливо принялась читать инфо о НЕМ, фанфики, слухи и прочее. Да, наверное на наших просторах родины нет еще такого же сообщества, что создала Youku. Спасибо ей за это огромное!! Поначалу мне, честно, недоуменно икалось, когда любой пост об Адаме становился постом о Томми- я не сразу догнала кто он и почему около него столько внимания. Но потом, как ожидалось, плотно подсела на Адомми. И вот случилось то, что случилось. Сразу скажу, глядя на все последние шоу того же Треспессинг-тура на обоих зайцев, в какой-то момент мне стало казаться, что Адама тяготит то, что от них с Томми ждут этого вечного шоу. Не спрашивайте, почему. Я знаю, что многие их вас смотрят на Томми и все подмечают, а я смотрела на Адама и мне виделось, он просто делает то, что от него ждут, к чему все привыкли. Но здесь, на дейри, вроде всех все устраивало и ничего не вызывало беспокойства. Томми всегда рядом, думали мы, и Адам его явно выделяет из всех, с кем ему когда-либо приходилось работать. Ведь он расстался со всеми из прошлой команды, но в эру2 взял Томми! Так почему должно было случиться так, что он его не возьмет в эту эру? Вот тут самое болезненное для томмиловеров, да и для адамловеров тоже. И здесь бесполезно взывать к голосу разума, ибо тут говорит только сердце. Уже целую неделю мы все наблюдаем как фэндом медленно, но верно раскалывается на две половины и... Почему-то у меня нет особого удивления тому, что происходит. Конечно, кто-то скажет "Да, тебе легко! Ты же поклонница Адама, а вот мы..." И поверьте, я реально понимаю! Но у меня нет слов утешения, кроме как - вы любите Томми, тогда поддержите его! И быть может вскоре он присоединится к офигенной группе и вы увидите его на сцене! Но и тут многие скажут - мы хотим его с Адамом. Мы любим их обоих! Как ОН посмел лишить нас удовольствия? А вот тут, получается, мы залазим на их личную территорию. Так странно, что какая-нибудь Света-Дуся-Люся из города Л., сидя дома перед компом и являясь фанатами ребят, могла бы узнать все о них, их характерах, личной жизни! (Тут я поверьте имею в виду любую фанатку, хоть даже себя!) Как это вообще возможно? А вот так, через твиттер Пришли, почитали, составили свое мнение и принялись судить одного небезызвестного человека за его "предательство", а второго, прости господи, записали в какого-то немощного. Конечно, я не знаю, так же как и все, может Адам взял и по-свински кинул Томми смс с "прости, но ты остаешься в прошлом". А может было вовсе не так? Может, был разговор, где обоим было больно и неловко, где один чувствовал боль за то, что он остается один, а второй - вину, что вынужден поступить так, как решил, зная, что принесет страдание. Поверьте, и той и другой стороне тут будет непросто. Может, Адам увидел, что не хочет и в третьей эре прыгать по сцене и слышать от фэнов "поцелуй его" и читать потом посты в тви о том, как разочарованы фэны, что они больше не целуются. Быть может и другое: Адам уже много лет никак не может выбраться из звезд "очень среднего звена". Кто знает, может ему посоветовали быть проще и понятнее людям, чтобы стать ближе к ним. И наверное,со шлейфом Адомми за спиной это сделать практически нереально - он ведь понимает, что ярлыки навешиваются надолго. А у него ярлык практически на лбу. Захотел снять его? Не знаю, услышит ли меня кто-то? Но очень обидно, что томмиловеры считают,мы не способны сочувствоватьТомми. Я очень его понимаю, и честно, была парочка дней,когда я просыпалась и первое,что я делала, это шла проверят тви о нем. Мне реально было страшно за него - я представляю, как легко потерять голову когда рядом такой харизматичный лидер:сильный, уверенный, добрый и открытый. Обаяние личности Адама просто нереальное. И от этого тоже Томми страдает - он был как "у Христа запазухой" с Адамом. При этом, заметьте, он лайкал фото и песню Адама, фотки с ним от фэнов - неужели вы правда думаете, что взрослый молодой парень, оставшись "под забором", "брошенный", "с пощечиной" будет лайкать все это? Это надо вообще гордости не иметь! Или... не быть обиженным на Адама. Быть обиженным на обстоятельства. А если Томми на него не обижен, значит понимает, ПОЧЕМУ Адам так сделал. Поэтому больно, когда томмиловеры так себя ведут :"не могу радоваться успеху Адама на костях Томми"? "Адама подменили", "Холодно от его взгляда", "Продался", "Томми ему больше не нужен, выкинул как котенка" и прочее... Выходит, это ВЫ обижены на Адама за то, что сделал так, как думал (раньше мы все этим его качеством гордились), за то, что не испугался менять себя, не спросив вашего разрешения (конечно, вы бы ему все разрешили кроме одного - он ДОЛЖЕН оставить Томми, иначе... тут вообще песня должна быть дальше с названием DO or DIE), за то что пригласил играть каких-то "левых" чуваков, негров - кстати, быть может на его это решение повлияла работа с Квинами: после них Адаму вполне мог захотеть поэкспериментировать с акустикой, звуком, а вот почему ему для "экспериментов" не подошел Томми вопрос! Хорошо бы Адам нам пояснил, но боюсь его прямого ответа мы никогда не получим. Осталось лишь надеяться еще на одно - Томми все же подошел ему, но по какой-то причине не смог. Я честно говоря, сильно сначала верила в эту теорию - как-то думалось Адам не решиться отправить кумира немалой своей части фэнов в отставку Но он решился (на данный момент мы владеем только этой информацией) и что получил? Правильно. Поток или открытого дерьма в свой адрес, либо демонстративной холодности. Это ему прям сейчас очень в кассу было - когда он первый раз показался перед нами в новом образе, с новой музыкой. Он, наверное, сразу взбодрился! Да... Как на недавнем интервью - "что у вас так холодно здесь?ладно, хоть взбодрюсь" Нет, я даже не хочу его оправдывать и придумывать ему какие-то отговорки - я НЕ СЧИТАЮ что он кому-то что-то должен! Мы все его любили за независимость, переменчивость, смелость, желание рости - он так старается, он столько вкладывается, а время нещадно. И голливудская машина тоже! Он знает все эти законы(в отличие от нас, которые имеют лишь смутное представление) И он имеет право ставить рядом тех, кого он ВИДИТ в данный момент рядом. Томми он не увидел... Жаль, очень. Безумно жаль Китти, но быть может это даст ему толчок - в новую жизнь, к развитию, к новым знакомствам и опыту, к работе, наконец. И кто знает, может уже через полгодика они снова выйдут на сцену вместе И закончу я тем, с чего начала. Прошу понять - это не в укор сказано, я уже поняла как глубока печаль по Томми и что пока бессмысленно лезть со своими мыслями и радостями от новой эры. Просто как наблюдение и размышление скорее. Мне безумно грустно видеть, как лучшее место, где писали, говорили, изучали под микроскопом,строили догадки, спорили, смотрели вместе онлайн-шоу медленно но верно превращается в хэйтборт Адама Ламберта, который снова сделал все по-своему.